Это обстоятельство давно уже осознается в современном науковедении, о чем свидетельствует характерное высказывание известного американского исследователя Л. Розенфельда: «Принцип объяснения научной деятельности не может быть обнаружен ни во внутренней структуре научной мысли, ни в спонтанном ее зарождении в мозгу отдельных индивидов, он может находиться лишь в социальной функции науки»[515]
.Отечественное науковедение, нисколько не умаляя роль логики научного познания, рассматривает науку как подсистему в системе всей совокупности общественных отношений. Причем положение это выступает не как декларация, но как методологический принцип, ориентирующий науковедческие исследования, с одной стороны, на относительную самостоятельность и специфичность научной деятельности (индивидуальной и коллективной), а с другой – на системную связь ее с другими видами общественной деятельности. Этот принцип указывает на объективно присущую науке органическую связь трех ее аспектов – социального, логического и психологического.
Выделяя эти аспекты, один из ведущих специалистов в области науковедения, М. Г. Ярошевский, писал: «Исследователь науки как деятельности от ее трехаспектности никуда уйти не может». И далее подчеркивал, что дело тут не только в необходимости изучать разные аспекты науки (указанные аспекты уже сравнительно давно стали специальными предметами отдельных науковедческих дисциплин), но в синтетическом их рассмотрении при анализе проблемы развития науки[516]
.Положение о трехаспектном строении научной деятельности дает возможность поставить проблему становления функционализма системно, т. е. отразить этот процесс во взаимосвязи и взаимообусловленности его важнейших составных частей. Для начала проследим, чем характеризовался функционалистский переворот в трех отмеченных аспектах научной деятельности британских социальных антропологов.
В предметно-логической сфере науки появилось особое направление деятельности, ориентированное на создание корпуса методологических принципов – от общих мировоззренческих установок до конкретных эмпирических методик. Сам характер методологии функционализма отличался резкой сменой познавательной направленности – диахронная проблематика эволюционной антропологии уступила место проблемам изучения синхронного функционирования общественных институтов. Не менее резким был и переход от свойственного эволюционизму элементаристского подхода в изучении отдельных общественных явлений к целостному, системному рассмотрению этих явлений в контексте конкретной культуры. Коренным образом изменились категориальный строй и сам стиль научного изложения.
Социальный аспект нового типа научной деятельности британских ученых нужно рассматривать с двух сторон: со стороны организации научной работы в рамках определенного научного сообщества (внутрисоциальный аспект) и со стороны взаимодействия научного сообщества с социально-политической средой, в которой его деятельность протекает (внешнесоциальный аспект). Во внутрисоциальном плане становление функционализма сопровождалось переходом к новому стилю работы – не в одиночку, в кабинетах (что было характерно для классиков эволюционизма), а в научных коллективах, имеющих относительно единые исследовательские программы и тесно связанных принадлежностью к одной научной школе. При этом безусловной необходимостью было признано сочетать теоретическую работу с интенсивными полевыми исследованиями. Это коренным образом изменило жизнь британских социальных антропологов – значительную часть ее они проводили теперь в подготовке и организации экспедиций и длительном контакте (иногда по нескольку лет) с представителями изучаемых доклассовых обществ.
Что касается внешнесоциального аспекта, то функционализм не только декларировал требование практической полезности антропологии, но и внес его в свою программу работы. Это привело к появлению особого направления исследований, получившего название «прикладная антропология». Лидеры функционализма считали, что прикладная антропология должна создать научный фундамент для работы в колониях британских чиновников, деятелей образования, здравоохранения и т. п. Внешнесоциальный аспект этим не ограничивается – не менее существенным является и вопрос о роли политических и идеологических факторов в формировании облика новой научной ориентации, значение которых по сравнению с предыдущим периодом резко возросло. Из чисто академической дисциплины социальная антропология превратилась в институт общества, участвующий в подготовке и проведении, а также в идеологическом обосновании конкретных мероприятий колониальной политики, что существенным образом сказалось как на характере научного мышления, так и на организационной структуре этой науки.