– Жесть, – сказала я, потому что он сказал «единственную подругу». Потому что от его слов две неприятных тайны слились в одну – ужасную.
– Ага.
– Тяжело, наверно, столько лет с ней не разговаривать.
– Не разговаривать с Жасмин легко. Она предпочитает делать вид, что я умер вместе с Дарлой, – ответил папа. – И где ты раскопала эти драные снимки? Надо их выбросить. Ни к чему тебе думать о таком дерьме.
– Пап, следи за языком.
– Я серьезно.
– Хорошо, что ты сказал мне, – я взглянула на папу, и он улыбнулся мне грустной улыбкой. Послание от папы: «Один из его предков однажды убил огромного оленя, прыгнув ему на спину и проткнув его тонкой веткой дерева». Все еще ничего про мое будущее. Ничего про внуков и их роль во Второй Гражданской. Только Megaloceros giganteus. Только кадр, где кто-то сдирает мясо с кости его огромной ноги.
Казалось, мой поезд все еще ехал по путям. Казалось, у него даже тормоза работали. Казалось, я могла вовремя остановить его. Но я уже начинала понимать, что «Зачем люди делают снимки» – это точка невозврата. Я никогда не умела управлять своим мозгом. И не знаю, кто же управлял им все это время. Каждый день это был кто-то новый. Когда Маркус Гленн попросил потрогать его палатку, это был он. Иногда это была Элли – в детстве, когда она все время меняла правила игры, и сейчас, когда она заставила меня выпить прах мумифицированной летучей мыши. Папа всегда контролировать мои мысли – потому что отказывался их контролировать. И теперь я шла среди брошенных машин и машин с пассажирами. Я искала двигатель своего мозга. Я хотела узнать, кто сидит за рулем. Но в глубине души я уже знала, кто.
========== История будущего Глори ОБрайан ==========
Акт о Защите Семьи расползется по стране, как вши по коммуне хиппи. Подобные законы создадут и утвердят в девяти штатах. Эти девять штатов неофициально отделятся от остальной Америки, которая будет считать их жителей сдвинутыми, и будут называть себя Новой Америкой. Произойдет резкий рост обращений за пособием среди одиноких женщин, матерей-одиночек и их детей. Резко возрастет число бездомных женщин и детей. Возрастет число нападений – как избиений, так и изнасилований – на женщин и даже маленьких девочек.
По слухам, какой-то член правительства провозгласит: «Мы вернем себе страну!» (А кто у них ее отобрал? Неужели женщины и дети? Если они и успели прийти ко власти, пока все отвернулись, в других посланиях ничего об этом не было.) Другой член правительства, по слухам, заявит: «Мы дали женщинам двести лет, чтобы открыть себя заново. По-моему, хватит с них». Женщины в журналах и по телевидению будут заявлять, что Новая Америка вернулась в пещеры. Часть из них не будет знать, что говорить и делать, потому что они, сами того не ведая, поддерживали Акт о Защите Семьи до тех самых пор, пока их не выставили с работы.
А потом какой-то штат сделает решительный шаг – издаст Акт о Выборе Отцов, в котором матерям-одиночкам и их детям будет отказано в пособии. Я не особо видела, что будет потом, но, похоже, много кто умрет с голоду или уйдет из дома в поисках новой жизни.
Одно я видела точно: то, как перестают работать все самые важные службы. Женщины где только не работают. Не знаю, чем думали о последствиях те, кто искал лазейку. Возможно, они подумали хорошо, но им было плевать.
========== Что если ничего не изменится? ==========
Даже за пятьдесят тысяч долларов я не смогла бы вернуться на час назад и ничего не знать о том, как Жасмин Блю пыталась отбить папу у моей мамы и в итоге у меня. Пятьдесят тысяч долларов не вернут папе желание рисовать. На них не купишь машину времени, чтобы он смог сжечь те снимки и послать Жасмин Блю подальше, прежде чем мама обо всем узнала. На эти деньги не купишь Элли новую жизнь подальше от Рика, который не может смириться с тем, что она его бросила (Элли сказала, что он пускал в коммуне грязные слухи). И ни за какие деньги мне не попасть обратно в вечер субботы и отговорить Элли пить летучую мышь.
– А что если так теперь будет всегда? – спросила она, когда мы ехали домой с выпускного. – Что если ничего не изменится?
– Блин, – вздрогнула я.
– Ага. – Прошла минута. – Серьезно, представь, что это никогда не изменится?
Для меня ее вопросы обрели двойное дно. Что если никогда ничего не изменится? Я уже давно думала: что если у нас с Элли все всегда так и будет?