История будущего Глори О'Брайан (ЛП)

Эми больше не приезжала. Я не ждала от нее поздравлений с окончанием школы или подарков, хотя она по-прежнему присылала мне на день рождения открытки – обычно с такими отвратительными девчачьими рисунками, что меня от них тошнило. Эми всегда перегибала палку, потому что в двенадцать я сказала ей, что я феминистка, и она обвинила папу в том, что он промыл мне мозги и я теперь наполовину мальчик. Полный бред. Я не мальчик и не полумальчик, я все еще я. Мне просто хочется, чтобы, если тетя Эми вдруг оторвет свой зад от дивана и найдет работу, ей платили столько же, сколько мужчинам. Почему никто не понимает, что такое феминизм? Папа не промывал мне мозги, я просто знаю, что это значит. И, судя по нашей школе, я в меньшинстве. Однажды Элли сказала мне, что пора феминизма прошла.

– Что значит – прошла? – возмутилась я.

– То и значит. Феминизм – это какие-то семидесятые. Прошлый век.

Я оглядела ее с головы до ног:

– А коммуны хиппи – это современно? Серьезно?

– Ты понимаешь, о чем я, – ответила Элли. – Феминизм изжил себя. Мы получили то, за что боролись. Нам не нужно больше протестовать.

Я прекрасно помню, что ей тогда ответила.

– Ты тупеешь на своем домашнем обучении, – сказала я тогда.

Но дело было не в домашнем обучении. На самом деле, так же, как она, считает большинство.

========== Пустая пленка ==========

Я делала фотографии для выпускного альбома не так давно. Меня попросили помочь в середине этого учебного года. Мисс Ингрэм, консультант по выпускному альбому, сказала, что у меня должно быть хорошее чутье фотографа. Она не объясняла, почему так решила. Она не говорила, что я могла унаследовать свое чутье от Дарлы-которая-больше-ничего-не-почувствует.

– Джона Рисла исключили, – вот все, что сказала мисс Ингрэм.

– Я слышала. – Он постоянно списывал. Рано или поздно это должно было случиться.

– Не хочешь побыть нашим фотографом до конца года?

– Могу, – ответила я. – Но чур я не в клубе.

– Но… я… – запнулась мисс Ингрэм.

– Я хочу просто снимать, и все. Никакого клуба.

– Ладно, – решила она. – Спасибо.

Папа купил мне камеру – цифровую. Чтобы заглушить стыд от того, что я работаю с цифровой камерой, я старалась снимать каждый кадр по зонной системе. Это было вполне реально. Хотя зонную систему придумали два парня, которые жили в сороковых, сами готовили себе эмульсию и наносили ее на куски стекла размером двадцать дюймов на двадцать четыре, ее можно было использовать с любым оборудованием. Надо было только измерять количество света.

Никто из моих ровесников даже не пытался настраивать камеру, а я откопала старый ручной экспонометр Дарлы. Он показывал, к какой зоне относится каждая часть кадра. Все яркое – пена на водопаде, солнечные зайчики, белые медведи – обозначалось большими числами, все тени, ямы, темная спокойная вода, мальки под водой – маленькими. Нужно было повернуть камеру под нужным углом, чтобы угадать с количеством света. Нужно было найти и замерить самые темные и самые светлые части кадра. Потом нужно было вручную настроить выдержку или поменять число диафрагмы так, чтобы на пленку – или в микрочип, если камера цифровая – попало точно нужное количество света. Нельзя было засвечивать яркие части кадра, а в тени нужно было показать как можно больше – найти самые темные зоны и сделать их на три зоны светлее. Таким образом черная безжизненная нулевая зона становилась третьей. Мне кажется, в жизни большинство постоянно занимается тем же самым. Женщину, которая сунула голову в духовку, называют «несчастной» или «отчаявшейся». А осиротевшую семью называют «скорбящей», говорят, что они «держатся» или «мужественно переносят утрату».

Для зонной системы очень важны детали, а если снять нулевую зону как нулевую, никаких деталей там уже не появится. Только абсолютная чернота. На негативе не останется эмульсии, только пустая пленка. Дарла тоже была для меня пустой пленкой.

– Да ладно, Кексик, не так все плохо, – сказал бы папа. Интересно, говорил ли он это маме в день буквы «н»? Не сбился ли у него экспонометр? Не показывает ли он тройку вместо нуля? Или папа специально ошибается в показаниях? Все возможно.

Папа жил отшельником и выходил из дома только в магазин – обычно между двумя и четырьмя часами какого-нибудь рабочего утра. Кажется, он совсем перестал думать о картинах. Теперь он просто целый день сидел на диване, говорил по телефону и работал на ноутбуке. Он зарабатывал тем, что помогал людям разбираться с компьютерами. Я всегда надеялась, что в глубине души он вынашивает серию картин с домашними газовыми плитами в духе немецкого экспрессионизма и однажды она увидит свет…