История будущего Глори О'Брайан (ЛП)

Вечеринки при звездах были для коммуны большим событием. Все надевали нарядную одежду, приносили барабаны и отстукивали звездам ритмы, ели органическую еду и пили наливку из бузины. Звезды много для них значили. Юпитер взошел несколько месяцев назад, и его было видно каждую ночь, но Луна и Плутон творили что-то любопытное, так что Жасмин предложила собраться на вечеринку и коммуна дружно проблеяла: «Да, хотим». Попробуйте это проблеять. Папа так и сделал.

Не то чтобы папе не нравились жители коммуны, он просто считал их странными и ему не нравилось, что они стучат в барабаны всю ночь напролет каждое солнцестояние, равноденствие или вечеринку при звездах. Кажется, за этим скрывалось что-то еще, но я еще не разобралась, что именно. Кажется, Жасмин Блю особо не поддерживала нас после дня буквы «н». Она ни разу не заговорила о Дарле – и о папе тоже, что было странно, потому что он-то еще не умер. За семнадцать лет моей жизни, тринадцать из которых я прожила без мамы, я ни разу не видела, чтобы папа с Жасмин Блю говорили по телефону или встречались, хотя и жили через дорогу. Если я говорила «Жасмин», а не «мама Элли», папа делал вид, что не понимает, кого я имею в виду. Он сам называл ее только «мамой Элли». «А мама Элли считает, что в вашем возрасте можно одним дойти до дома Маркуса?» (Нам было по двенадцать.) «А у мамы Элли есть домашний телефон, чтобы я мог тебе дозвониться?» Жасмин запрещала мне приносить в их дом мобильный телефон. Они вызывают рак. Мы все разговариваем с помощью атомных бомб. Весь мир засунул головы в духовки.

Мы с Элли глядели на облака целый час. И облако за облаком казались мне духовками. У некоторых была закрыта дверца, в других было видно, как печется пирог. Этот пирог был похож на мое будущее. Он казался мне недостижимой целью. Я по опыту знала, что у пирогов из микроволновки отвратительный вкус. Когда Элли второй раз спросила меня про колледж, я ответила, что просто хочу немножко свободы. Я обманула ее. Настоящая причина жила глубоко в моем мозгу, и я не собиралась говорить о ней Элли. Тем более, иногда бывало сложно сказать, где кончается Элли и начинается Жасмин.

Потом я вернулась домой и поужинала цыпленком «альфредо» и рыхлым чесночным хлебом. Папа сказал, что ему надо работать, так что я сидела на кухне одна. Последний в моей жизни день школы остался позади. Я сидела одна за обеденным столом и чувствовала, что застряла между зонами. Я не знала, кто я и что мне думать. Я сфотографировала стул, на котором обычно сидел папа. Обивка разваливалась на куски, и я уже раз десять попросила папу купить новый, но он все никак не покупал. Я назвала снимок «Старый пустой стул».

Поужинав, я вернулась к Элли. Они тоже уже поели, и Жасмин сказала, что Элли пошла ухаживать за цыплятами. По дороге к курятнику я прошла мимо сарая, где мы оставили мышь. Мне стало интересно, как она там в этой тесной банке, не рассыпалась ли еще в пыль. Мне подумалось: если мышь – и правда бог, почему мы про нее забыли? Я решила спросить об этом у Элли, когда найду ее. Но у курятника раздавались голоса. Голоса Рика и Элли. Подойдя поближе, я услышала, что они кричат друг на друга:

– Я их ненавижу! Ты просто не понимаешь!

– Рик, я не хочу забеременеть.

– Другие почему-то так не заморачиваются!

– Другие, говоришь?

– Те, кто был до тебя.

– Тем более надень его, – ответила Элли.

– Ты не понимаешь!

– Может и не понимаю. Но беременеть в семнадцать я не собираюсь. Уж это я знаю твердо. – На слове «это» ее голос задрожал, как будто она сейчас заплачет.

– Я успею вытащить!

На этом месте я решила подойти к ним. Элли стояла, опираясь на вилы. У ног Рика валялась охапка соломы.

– Всем привет, – сказала я.

Рик был явно зол, Элли выглядела так, как будто она теперь тоже не понимала, как должна выглядеть женщина. Никто из них не ответил мне, и я решила, что не хочу при этом присутствовать. А потом мы останемся вдвоем, и Элли еще несколько часов будет мусолить эту тему… Так что я развернулась и ушла домой. Вдруг найду занятие получше, чем тупо болтаться рядом с Элли, как будто я от нее завишу?

Папа все еще сидел на диване с ноутбуком. Мой взгляд уткнулся в картину над его головой – написанный им огромный холст с портретом стыдливо прикрывающейся обнаженной женщины. Папа так и назвал картину – «Женщина». Всю мою жизнь, когда по телевизору показывали рекламу с тощими девочками, папа указывал на эту картину и говорил:

– Глори, не верь тому, что видишь. Вот так выглядит настоящая женщина, – или что-нибудь в этом духе.