Читаем История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны полностью

Однако не менее явно прослеживается и очень высокая склонность к суицидам среди слуг, особенно в конце века, когда они с ужасом осознают свое рабское положение. Также к самоубийству склонны лица без профессии и заключенные.

В Париже времен Июльской монархии «отверженные» убивают себя толпами, как будто они не могут приспособиться к новым условиям жизни, навязанным большим городом. В то же время, не в пример тому, что происходит в наши дни, мы можем констатировать очень низкий уровень самоубийств среди сельского населения в XIX веке.

Более половины мужчин–самоубийц вешаются, четверть из них топится, 15–20% предпочитают пулю в лоб или в сердце (этот благородный уход из жизни могут позволить себе представители элиты). Половина женщин, решившихся на отчаянный шаг, покончили с собой, утопившись, 20–30%, в зависимости от времени, повесились. Со временем растет количество несчастных женщин, выбравших удушение или яд.

Самоубийства в XIX веке чаще всего происходят по утрам или во второй половине дня, иногда по вечерам, изредка — ночью. Количество суицидов сокращается в период с пятницы по воскресенье и нарастает от января к июню, а во второй половине года, с июля по декабрь, снижается. Коротко говоря, представляется, что долгота дня, наличие солнца, зрелище пробуждения природы вызывают больше склонности к самоубийству, чем интимность вечеров, ночные страдания или зимний холод.

<p><emphasis>Новые виды помощи</emphasis></p><p><emphasis><strong>Женщины и врачи</strong></emphasis></p>

С самого начала века в аристократической и буржуазной среде присутствие врачей становится постоянным. Семейный врач здесь — близкий человек, почти родственник. Его пациенты выслушивают диагноз, который он ставит, внимают его советам, умеют пользоваться его рецептами; у них есть средства, чтобы соблюдать предписываемую доктором гигиену. «Их воля к жизни, — пишет Жак Леонар, — помогает им с пониманием относиться к требованиям медицины». Отношения, которые складываются между врачом и пациентом, делают его визиты регулярными, и иногда непонятно, вызваны ли частые встречи с врачом дружбой, вежливостью или потребностью в его услугах. Доктор нередко пьет чай или проводит вечера у своих пациентов; по роду деятельности он связан с чиновниками; умея ездить верхом, он принимает участие в аристократической охоте. Эти тесные дружеские связи с врачами описаны в литературе: можно назвать «доброго доктора» Эрбо из романа Жюля Сандо, доктора Санфена, описанного Стендалем, и циника Торти, персонажа Барбе д’Оревильи.

В конце века деревенский доктор без колебаний завязывает дружбу со школьным учителем или секретарем мэрии и не скрывает ее. Растет категория нуворишей и не очень богатых Деревенских буржуа — торговцев лесом или скотом, содержателей кабаков, мельников, ветеринаров, которые теперь стараются почаще обращаться к дипломированному медику; также появляется больше посредников, которые помогают ученым специалистам проникнуть глубоко в народную среду.

Эти пациенты могут позволить себе оплачивать медицинскую помощь; часто они платят вперед, что можно обнаружить, анализируя счета буржуазных семей. Кроме того, многие услуги в этой среде врачи оказывают бесплатно — такова их преданность пациентам.

Частная медицина, так называемая семейная, вначале определялась ритмом отношений. Практикующий врач располагает временем. При необходимости он проводит у пациента долгие часы и иногда компенсирует свое терапевтическое бессилие терпением, внимательным отношением и безукоризненной вежливостью. Врач знает семью и ее секреты и при необходимости помогает скрывать их (например, наследственные заболевания) или устраивать браки. Женщины всегда оказываются на его стороне. Каждый врач обязательно должен нравиться дамам; именно они могут нанести вред репутации; именно они занимаются вопросами здоровья в семье. «Женских болезней» становится все больше, и это обстоятельство оправдывает повышенное внимание к дамам со стороны врача. Лечение этих эмоциональных и стыдливых пациенток требует такта и сноровки. Врач становится доверенным лицом — ему сообщают о телесных порывах и желаниях; он должен понимать пациенток с полуслова, не пугать их и не быть грубым. С течением времени врачу, образ которого создается по модели отца или супруга, удается завоевать авторитет. Потихоньку врач делает из женщины свою посланницу; «вместе, — пишет Жан–Пьер Пете, — мы восстанавливаем, спасаем, женим, лечим».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология