Читаем История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны полностью

Нельзя не сказать об эволюции социализма как такового и его версии социальной трансформации. Социалисты первой половины века верили, что революция осуществится снизу и будет проведена практиками, что на базе семьи возникнут трудовые коммуны и сообщества, то есть это альтруистическая версия мелких предприятий. Отсюда — стремление к прозрачности, о которой говорил еще Руссо и которая вызывает разногласия по вопросу «публичности нравов», противопоставляя Анфантену некоторых сенсимоновских дам, которые отстаивают право на интимность, считая это право победой женского достоинства. Клэр Демар в работе «Мой закон будущего» выступает против отдельных брачных ритуалов и против «придания гласности подробностей всех этих скандальных судебных прений, в ходе которых перед судьями приходится произносить слова „адюльтер", „импотенция", „изнасилование", провоцирующие расследования и возмутительные аресты».

После появления бланкизма и особенно марксизма проблема взятия власти ставится иначе: политическая революция предшествует экономической, которая затем проводится государством. В социальном анализе способ производства занимает место семьи, а нравы уходят на периферию суперструктур. Напрасно Энгельс соглашается с выводами Бахофена и особенно Моргана о существовании в доисторические счастливые времена матриархата и рассматривает его уничтожение как «величайшее поражение женщин». Он говорит о социалистической революции как о необходимом, если не достаточном, условии восстановления равенства. Женщинам следует подчинить свои требования интересам классовой борьбы, а война полов — вопрос не главный. Отныне сущность феминизма объявляется буржуазной, и начинается длительное недоразумение.

Соответственно, марксизм — и социализм, который теперь находится под его сильным влиянием, — ограничивается антропологическим анализом, обвиненном в идеализме. Жак Капдевьель показал происхождение этого затмения — оно является результатом не случая, а неприкрытой критики Марксом в работе «Немецкая идеология» гегелевской «Философии права» и отрицания им существования двойственности «государство — гражданское общество», «индивид — гражданин». Маркс не признает посредничества, недооценивает роль вложения капитала, богатства и смерти.

Надо отметить, что идея ликвидации семьи в социальной теории принадлежит не только Марксу, но и Дюркгейму — на это указывают Эрве Ле Бра и Эммануэль Тодд. Восставая против обобщений фактов, Дюркгейм согласен признавать лишь всеобщие социальные явления и при этом «уничтожает антропологию». В то же самое время историки–позитивисты, посвятившие себя построению нации и политики, исключили частную жизнь из своей области исследований.

В то время как семья как объект изучения ушла из общественных наук, она как никогда сильно занимала умы политиков, деятелей Третьей республики: Греви, Симона, Ферри и других. Рассуждения о семье прекращаются, семья становится политическим вопросом.

Таким образом, функции семьи — функции назначенные, возложенные — представляют больший интерес, чем ее эвристическая ценность.

<p><strong>ФУНКЦИИ СЕМЬИ</strong></p>

Мишель Перро

Семья, этот атом гражданского общества, направляет «частные интересы», соблюдение которых–важнейшая составляющая силы государства и прогресса человечества. На нее возложено множество задач. Как основа производства она обеспечивает экономическое функционирование и передачу материальных благ. В качестве ячейки воспроизводства населения она дает жизнь детям и помогает им сделать первые шаги в обществе. Как гарант сохранения расы она следит за ее чистотой и здоровьем. В семье, как в горниле национального сознания, от поколения к поколению передаются символические ценности и историческая память. Именно в семье закладываются основы гражданственности и цивилизации. «Крепкая семья» — основа государства, и, в частности, республиканцы (Симон Ж. Долг (Le Devoir). 1878) видят связь между любовью к семье и любовью к родине, между материнскими чувствами и любовью к человечеству. Отсюда возросший интерес государства к семье, сначала к бедным семьям, слабому звену в системе, потом — ко всем остальным.

В то же время надо сказать, что на протяжении большей части XIX века семья функционирует свободно, соблюдая совершенно разные политические, религиозные и местные традиции и обычаи: Франция очень разная, несмотря на весь лоск централизованного государства.

<p><emphasis>Семья и семейное достояние</emphasis></p>

Семья — это общность людей и комплекс материальных благ; это одна фамилия, одна кровь, одно достояние, материальное и символическое, наследуемое и передаваемое. Семья — это владение собственностью, зависящее от государства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология