Читаем История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны полностью

Вне рамок предприятия пролетарии живут по строгим законам семейной экономики. Основной доход составляет заработок отца, который сразу, как только становится возможным, дополняется тем, что приносят дети, — вот почему рождаемость в рабочих семьях была высокой. Этим же объясняется враждебное отношение к запрету детского труда. Долгосрочные цели блюстителей детского благополучия сталкиваются с сиюминутными интересами бедных семей. Домашняя экономика предполагает другой механизм равновесия, иной порядок вещей. Сокращение рождаемости в рабочей среде явится следствием всего, что предписывает соблюдение «интересов детей», — чем дороже они будут обходиться родителям, тем меньше их будет.

Женский труд также регулируется семейными обстоятельствами и часто прерывается беременностью и уходом за младенцем. В любом случае заработок женщины — всегда лишь «дополнительные деньги», понятие давнишнее, но укоренившееся; часто эти деньги зарабатываются для приобретения чего–то конкретного. Домохозяйка, очень, впрочем, зависящая от своих заработков, которые повышают ее собственную ценность, помимо забот о детях, занимается хозяйством в самом широком смысле слова. Такой домохозяйке, незаменимой в повседневной жизни, рабочие без конца поют дифирамбы, при этом их экономические потребности сталкиваются с идеологическим обоснованием того, что практически профессиональный женский домашний труд — это нечто «естественное»; таким образом, рабочие, не подозревая о том, становятся в один ряд с теми, кто пытается придать выполнению домашних обязанностей вид непроизводительного труда. Во времена кризисов дополнительный заработок женщин становится основным: рабочие, столкнувшиеся с жестокой безработицей 1884 года, пережили ее благодаря своим женам, которые дни напролет стирали и убирали чужие дома. Вот почему женщинам кризисные периоды запомнились как время, когда у них было много работы.

В более общем плане все сады и огороды, разбитые вплоть до пригородов Парижа, все обмены услугами или товарами свидетельствуют о крайней бедности и даже нищете. Они предполагают наличие горизонтальных связей, исчезновение которых в современных обществах говорит о высокой опасности безработицы и о зависимости от государства. Их существование в настоящее время в некоторых странах, например в Италии и Греции, позволяет понять значение теневой экономики в прежние времена: экономика была в основном семейная и соседская.

Семья — не только общий котел и бюджет. Она также регулирует заключение «профессионально–эндогамных» браков, следит за целесообразностью переездов из одной местности в другую и сменой социального статуса, как показал Маурицио Грибауди на примере Турина. Миграции и переезды рабочих не случайны, они вызваны как родственными, так и профессиональными связями. Круговая порука позволяет легче интегрироваться в новую среду. Поддерживая связи с деревней, возможно вернуться обратно: например, Симон Парвери, пострадавший от несчастного случая при обжиге фарфора, смог вернуться и заняться сельским хозяйством у себя на родине. Родственные связи позволяют получать дополнительные деньги, родня зачастую играет роль посредника при поиске работы и дает ссуды. Сильные этнические сообщества помогают социальному росту–таково, например, овернское землячество в Париже (Ф. Резон–Журд). Благодаря семье «дикари» завоевывают города.

Именно в семье до наступления эпохи обязательного образования молодежь училась грамоте, в частности чтению: такова методика Жакото, методика «отца семейства», впрочем, и матери тоже (вопреки распространенному мнению, женщины были достаточно грамотными). На основе этой методики Распай[39] создал свою систему медицинских знаний для народа. Таким образом, народная семья не повторяла семью буржуазную, но была «естественной средой, где бедняки получали знания, приобретали жизненный опыт и где шла их эмансипация» (Ж. Рансьер).

<p><emphasis><strong>Первоначальное накопление и семейный капитализм</strong></emphasis></p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология