История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

* С XIX века Франция продолжает оставаться страной иммиграции. В эпоху бурного экономического развития наблюдается низкая рождаемость, богатеет крестьянство; в этих условиях возникает нехватка рабочей силы. В довоенном 1930 году иммиграция достигла своего пика, во Франции оказалось не менее з миллионов иностранцев: это составило 7% общего населения и 15% представителей рабочего класса, без учета натурализованных граждан и нелегальной иммиграции, которая, по мнению Жоржа Моко, составляла треть от легальной. К так называемым «экономическим» мигрантам присоединяются «политические»—в разные периоды бегущие от авторитарных режимов в центральноевропейских странах, из революционной России, спасающиеся из стран с нацистским или фашистским режимом, а после II Мировой войны—из стран коммунистического блока. — Примем, авт.

Нечеткое представление об иммигрантах Не следует забывать, что термин «иммигранты», подчеркивающий одинаковый статус всех приехавших в новую для себя страну, весьма неточен. Во Франции одним и тем же словом называют поляков, итальянцев, украинцев и выходцев из стран Магриба. У всех этих «иммигрантов» разная религия, разные привычки жизни в семье и в обществе, они имеют различный политический опыт. Их переезд во Францию был оформлен по-разному: в конце XIX века в итальянских городках и деревнях вербовались рабочие для металлургических предприятий Лотарингии, в первой половине 1920-х годов было организовано переселение поляков в шахтерские поселки для работы в угольных шахтах, в течение всего периода сюда бежали от нищеты, часто нелегально, эмигранты из Леванта, из Южной Италии и Северной Африки, в 1960-е годы воссоединялись семьи алжирцев — в общем, различий было много. Форма миграции тесно связана со смыслом, который в нее вкладывается, и от отношения мигрантов к французскому обществу. Многие беженцы из Центральной Европы, попавшие во Францию в 1930-е годы, мечтали слиться с французским населением. В то же время иммигранты из стран Магриба, начиная с 1950-х годов переезжающие во Францию семьями, какой бы ни была их национальность*, не желают отказываться от связей с родиной и хотели бы иметь право вернуться или же остаться — даже если на пути к натурализации возникает множество препятствий и она рассматривается как обращение в другую веру или предательство**. Аккультурация разных народов и стиль их частной жизни показывает отношение иммигрантов к французскому обществу.

* Нам в нашем исследовании гражданство не важно. Мы будем рассматривать в целом группу мусульман, живущих во Франции, не принимая во внимание их национальность,—Примеч. авт.

*’ Арабские слова roumi и ntourmi означают соответственно «христианин» и «ренегат», «отступник».— Примеч. авт.

Также следует отметить, что различные группы иммиграц. тов оказываются во Франции на разных стадиях адаптации к жизни в городах и работе в промышленности: некоторые у себя на родине жили в городах (как, например, итальянцы после II Мировой войны); другие же имели традиционное сельское происхождение (например, первая волна иммигра. ции из стран Магриба до начала 1950-х годов). В одной и той же национальной группе оказываются люди, которые сами предприняли переезд, чьи дети родились до переезда (одни устроились на работу по приезде во Францию, другие ходили во французские школы), и, наконец, дети, родившиеся во Франции или приехавшие в раннем детстве и учившиеся в начальной французской школе. Их отношение к Франции и поддержанию специфической частной жизни не одинаковы.

Частную жизнь иммигрантов нельзя рассматривать независимо от воссоздания «колонии», как писали в 1930-е годы, или землячества; на каком-то ограниченном пространстве концентрировались выходцы из одной страны, что обеспечивало социальный контроль за поведением членов этого землячества, способствовало сохранению норм, принятых на родине, и «создавало видимость национальной жизни, подобие атмосферы и среды, которых они были полностью лишены»³⁴. Мы увидим, что неодинаковая организация польских и итальянских землячеств частично объясняет то, что их частная жизнь протекала по-разному.

Частную жизнь по определению трудно постичь, потому что от нее почти не остается документов, которые историки могли бы как-то интерпретировать. До недавнего времени частная жизнь не считалась достойной внимания историков, внятных свидетельств прошлого мало. Поль Лейо называл ее невидимой повседневностью, действующие лица которой незаметны. Социологи и антропологи имеют лишь информацию, полученную недавно. Изучить частную жизнь иммигрантов труднее, чем жизнь остальных групп населения.