История частной жизни. Том 5. От I Мировой войны до конца XX века

В 1930-е годы отдельные группы итальянских и польских мигрантов, постепенно перебиравшихся в рабочие поселки при шахтах и металлургических предприятиях, были, можно сказать, рабочей аристократией. Благодаря присутствию своих нуклеарных семей они могли себе позволить вести частную жизнь. В этих случаях наблюдается контраст между адаптацией мужчин к рабочему ритму и профессиональным обязанностям и сохранением частной жизни, отличной от частной жизни французов. Дела мигрантов-итальянцев складывались весьма удачно как в металлургической промышленности Лотарингии, так и в сельском хозяйстве на юго-западе Франции. «Я имел дело с итальянскими рабочими, и они лучше французских», — говорил один бригадир из Жёфа или Мутье⁴⁰. Массовое прибытие итальянцев на горные работы привело к тому, что рабочие-французы, не выдерживавшие такого ритма и темпа труда, вынуждены были уезжать. «Это были крепкие ребята из горных деревень, они говорили, что могут загрузить как минимум двадцать вагонов. При этом тот, кто может загрузить четырнадцать, уж никак не лодырь, поверьте мне на слово! Но эти мужики грузили по двадцать вагонов, а один из них работал как-то раз шестнадцать часов и загрузил около сорока. Это понизило расценки и спровоцировало отъезд французов»⁴¹. Успехи итальянских сельскохозяйственных рабочих в юго-западных районах Франции наглядно демонстрируют цифры: очень многие из них благодаря упорному труду и экономии сменили статус—из разряда сезонных рабочих перешли в арендаторы и фермеры, наконец, стали мелкими собственниками. Жорж Моко пишет: «Сельскохозяйственные рабочие-итальянцы высоко ценятся. Они все трудолюбивы, сговорчивы, преданы и почтительны. Многие работодатели предпочитают итальянцев капризным и требовательным французам».

Итальянские рабочие приспособились к условиям труда, что не помешало, а может быть, и обусловило тот факт, что их частная жизнь была особенной, она сохранила свою специфику. Вероятно, именно в семейном кругу, в отношениях, сложившихся в паре, а также между супругами и детьми, заключается то, что можно назвать культурным ядром, то, что сопротивляется аккультурации⁴². Они сохранили свои привычки в ведении хозяйства, украшении домов, питании, в некотором роде —в одежде и праздниках; женщины продолжали вести женский образ жизни. Работа мужчин не помешала выходцам из Италии жить так, как это принято на их родине. Семейная жизнь в рабочих поселках металлургов подчинялась рабочему ритму: сирена, звучавшая трижды в день, означала окончание рабочей смены и начало новой. Но в остальном итальянцы и поляки — мы говорим только о них, как о самых многочисленных представителях мигрантов,—были самими собой.

Иммигрант—не tabula rasa, он прибывает во Францию, будучи социализированным культурой своей собственной страны. Он может лишь перенять и интерпретировать требования и нормы общества, в котором оказался. Итальянцы, поляки или алжирцы не становятся французами, они ведут специфическую частную жизнь, в которой переплетаются черты их родных стран — Италии, Польши или Алжира, возможно слегка измененные нахождением за границей, с тем, что предписывается рабочему-иммигранту требованиями принимающей стороны.

Польские и итальянские общины

Две наиболее многочисленные группы иммигрантов в межвоенный период — поляки и итальянцы. И те и другие—европейцы, католики. Они в той или иной мере сохранили специфические черты частной жизни своих стран. Польские рабочие селились во Франции компактно, создавали общины, в каждой общине были свои религиозные лидеры и особые организации, способствовавшие сохранению образа жизни, принятого на родине, и замедлению процесса ассимиляции. У итальянцев этот процесс шел быстрее, так как, несмотря на то что их было очень много в Лотарингии, их сообщества имели не такую четкую организацию, а контроль со стороны религиозных организаций был менее строгим. Поэтому специфика частной жизни итальянцев проявлялась все слабее.