что куски плоти летели в стороны. Паника свела им скулы. Генерал прокричал что-то; они начали дико смеяться. Он послал им навстречу своих солдат. „Остановите их! Ужас! Кошмар!“ Никого не удалось поймать. Они уже скатились вниз по склону и исчезли. Глаза у всех, кто это видел, расширились от ужаса, словно земля внезапно разверзлась перед ними <...>. „Откуда идут эти люди? — С поля боя, ваше превосходительство“» (Ф. фон Унру). Свидетельство француза: «В нескольких шагах от нас на дне траншеи лежало тело. Это был унтер-офицер, наполовину похороненный — видна была только голова, одно плечо и рука, кисть которой загнулась. Он лежал там со вчерашнего дня; его рука окоченела, и все, кто ходил туда-сюда по окопу, спотыкались об эту руку и падали. Надо было бы отсечь эту руку или же выкопать тело. Никто на это не отваживался» (Cazals R., Marqtiié Cl., Piniès R.
Années cruelles 1914-1918). Вдали от Вердена было не лучше. Еще два свидетельства: «Однажды вечером патрульный Жак увидел, как из-под выцветших шинелей [трупов] разбегались крысы, огромные, нажравшиеся человеческого мяса. С бьющимся сердцем он подполз к одному из мертвецов. Каска с него слетела. Голова была совсем без мяса, голый череп, глаза съедены. Челюсть вывалилась на грязную рубашку, и из раскрытого рта выскочила отвратительная тварь» (Р. Нежелен). «В четыре часа пополудни немецкая стрельба прекратилась. Началась атака. В двухстах метрах от нас из траншеи вылез немецкий офицер с саблей наголо. За ним двигался полк колоннами по четыре, с ружьями на плече. Можно было подумать, что это парад в честь 14 июля. Мы были ошеломлены, и именно на это был расчет неприятеля. Но спустя несколько секунд, придя в себя, мы начали стрелять как сумасшедшие. Наши пулеметы, всегда готовые к бою, поддерживали нас. Немецкий офицер погиб метрах в пятидесяти от нас, вытянув правую руку в нашем направлении, а его люди падали штабелями за его спиной. Это было невообразимо» (капитан Дельвер, ioi-й пехотный полк).