История человечества

Главная оранжерея располагалась непосредственно позади больницы; это былодлинное сооружение из жести и пластика, настолько низкое, что его нельзябыло увидеть от моего дома — его загораживала больница, хотя площадьоранжереи составляла двенадцать акров. Там росли помидоры, кукуруза и салат;рядом с кабинетом — комнатушкой с картинками на стенах, столом и кушеткой,на которой я ночевал в отсутствие Кири, — рос виноград. Оранжерея влекла менятишиной; мне нравилось прохаживаться вдоль грядок, проверять питательныйраствор в цистернах, пробовать на спелость помидоры, гладить кукурузу. Здесья чувствовал себя хозяином, это был мой второй дом. Зелень листвы придавалаизумрудный оттенок самому воздуху оранжереи, под ультрафиолетовыми лампамисгущалась тень, приглушенная вибрация генератора походила на ветерок,заставляющий перешептываться растительность. В кабинете я подолгу читал. Втот вечер я сидел, задрав ноги на стол и погрузившись в книгу под названием«Черный сад» — фантазии жителя Уиндброукена насчет того, каким был мирпрежде. Эту книгу я уже пролистывал, причем не один раз, как почти всечитатели в городке. Печатать книги — дорогое удовольствие, и их у нас былонемного. Большинство представляло собой подобие исторических хроник обесчисленных бойнях, предательствах и ужасах, из которых якобы состояло нашепрошлое, но эта книжка оказалась приятным исключением: в ней было многоцветных иллюстраций подземного мира с экзотическими растениями и деревьями,укромными тропинками, таинственными пространствами, раскинувшимисянеизвестно в какую даль, темной пещерой с черными кустами и потайнымидверями, через которые можно проникнуть в золотые комнатки, где жителиподземелья познавали бесчисленные услады. Само стремление к наслаждениям, помнению автора, было предосудительным, но книга все равно сильно выигрывалапо сравнению с описаниями кровопролитий и массовых пыток, которыми былинасыщены все прочие произведения. Я листал ее, раздумывая, есть ли вавторском вымысле хотя бы крупица правды, и в который раз восторгаясьподробностью иллюстраций, когда в двери кабинета появилась голова Келли.

— Смотри-ка, какой уют! — воскликнула она, войдя и оглядевшись. — Я оставиласемена у входа. — Ее взгляд упал на кушетку. — Выходит, ты вырыл себе вторуюберлогу?

— Вроде того. — Я захлопнул книгу, посмотрел на гостью и, не в силах усидетьна месте, вскочил. — Пойду кое-что проверю.

В оранжерее я нажал несколько кнопок на стене, хотя в этом не было никакойнужды. Но Келли вышла за мной следом и стала порхать между грядками, задаваявопросы про цистерны и трубки и ласково прикасаясь к листочкам. Разглядываяее, я убедился, насколько привлекательной и невинной она выглядит в зеленойполутьме моего сада, и понял, что выбора у меня нет. В последнее время онакак будто не занимала мои мысли, однако подспудно все времяоставалась со мной, и как только в моих каждодневных заботах, связанных сКири и Бредом, намечался просвет, его тотчас занимала Келли. Пройдясь помоему царству, она оглянулась и с важным видом взялась за верхнюю пуговицусвоей кофточки. Я знал, что она ждет от меня каких-нибудь слов или действий,и чувствовал себя неуклюжим и неопытным, словно вернулся в возраст Бреда.Келли оперлась о цистерну и вздохнула, сразу разрядив обстановку.

— У тебя озабоченный вид, — произнесла она. — Уж не из-за меня ли?

Я не мог этого отрицать.

— Да, — ответил я, чем, видимо, отмел свое и ее беспокойство. Это еще большеменя обеспокоило. — И еще из-за Кири. Не знаю...

— Ты чувствуешь себя виноватым, — поставила она диагноз и опустила голову. —Я тоже. — Она подняла глаза. — Сама не знаю, что творится... Но чем мнехуже, — она вспыхнула и чуть было не отвернулась, — тем больше я хочу тебя.— Она опять вздохнула. — Возможно, нам обоим это не нужно? Пускай каждыйпродолжает идти своей дорогой.

Я собирался сказать: «Возможно», но вырвалось у меня совсем другое:

— Не знаю насчет тебя, но у меня бы не получилось.

— Еще как получилось бы, — расстроено пробормотала она. — И у тебя, и у меня.

Я знал, что ее слова — не игра, но одновременно в них слышался вызов: онаподбивала меня на деле доказать серьезность моего признания, силу моегопорыва. Я послушно подошел к ней и, обняв за талию, почувствовал, что онався дрожит. Она подняла голову и посмотрела мне в глаза, и мне ничего неосталось, кроме как поцеловать ее.