История человечества в великих документах

«А ради мира и покоя нашего царствования мы признаём за благо, дабы даруемая христианам свобода простиралась и на всех других наших подданных с тем, чтобы ничьё богослужение отнюдь нарушаемо не было».

Документ № 24 Касыда Имру-ал-Кайса (ок. 540 г.)

• рифмованная поэзия

• классика арабской литературы

Для большинства из нас стихи неразрывно связаны с рифмой. Белый стих, речитативы древних эпосов, верлибры (свободные стихи без рифмы и ритма) и тем более тургеневские стихотворения в прозе воспринимаются как нечто неканоническое, выпадающее из привычной модели поэзии. Рифма настолько глубоко проникла в нашу повседневную жизнь, что без неё нам не представляются ни песни, ни спортивные кричалки, ни телереклама лекарств. Изобразительное искусство, музыка и скульптура за последнее столетие ушли далеко вперёд, избавились от всех прежних канонов и приобрели немыслимые формы. Но поэзия XXI в. вместо рифмы особенно ничего не изобрела и потому недалеко ушла от Лермонтова (может, и к счастью). Даже сегодня, в век ультрасовременных рэп-баттлов, нас восхищают в них по-прежнему изящные рифмованные обороты.

Так было не всегда. Древневосточной поэзии рифма практически неизвестна. В Античности она тоже появлялась изредка – Вергилий и Гораций рассматривали её как забавную шалость, но всерьёз не воспринимали, оставаясь верны древнему метрическому стиху. Зачатки рифмования появляются в Европе примерно в V в. благодаря кельтским бардам, которые любили побаловаться рифмой, хотя и весьма непохожей на нашу «любовь – кровь». Кельтом по происхождению, возможно, был римский поэт Седулий – его считают первым автором рифмованных стихов в классической литературе. Но что это за рифмы, вы может судить сами:

saeculi – induit,
venerant – obviam,
plurimus – febrium

илиsabbatum – angelus.

C такими рифмами, боюсь, Седулия сегодня не приняли бы даже в литературный салон «Синий чулочек» (в интернете нашёл). Скорее здесь можно говорить о созвучии (ассонансе) ударных и безударных гласных звуков последнего слога, в котором Седулий действительно виртуозен.

Всё изменилось в VIII столетии с приходом в Европу арабов, чья рифмованная поэзия достигла удивительных высот ещё до появления ислама. Классику рифмованного стиха подарил нам Имру-ал-Кайс, сын племенного вождя, творивший в VI в. Был ли он первым поэтом? Вряд ли, но он был, несомненно, лучшим. Его поэма (касыда) «Постойте, поплачем» в арабской культуре приобрела такую же известность, как «Чудное мгновенье» в русской, и, проникнув через Испанию в европейскую литературу, стала прародительницей рифмованной поэзии. И хотя рукопись поэмы не сохранилась, её многократно переписывали уже при жизни странствующего поэта.

Собственно, странствующим Имру-ал-Кайс стал потому, что отец его недолюбливал стихи (особенно, вероятно, рифмованные). Источники расходятся в деталях: то ли сын сочинил нелестные стишки о наложницах своего отца, то ли постоянно волочился за соседскими женщинами, но в конечном итоге отец указал безответственному поэту на дверь. Имру немало грустил о расставании, но не с отцом:

В разлуке с любимыми и прежде ты мучался – припомни красавиц на стоянке у Масала́.
Повеет от них с утра гвоздикой и мускусом – на запахи пряные готова лететь пчела.

Женщин Имру-ал-Кайс действительно жаловал, и в этом смысле поэма хорошо коррелирует с его биографией. Некоторое время поэт служил в Константинополе, но вынужден был бежать и оттуда – по слухам, из-за совращения византийской принцессы. Затем он много путешествовал и с удовольствием вспоминает это время. Самые сильные строки касыды посвящены деталям интимной биографии автора, дающим представление о том, что отец арабской поэзии был, вероятно, и отцом массы незаконнорожденных детей:

Ночами нередко я к беременной хаживал и к той, что с грудным ребёнком в шатре спала.
Заплачет он – повернётся грудью она к нему, а ниже – моя она, где наши сплелись тела.

Говорят, поэт прилюдно обещал взять в жёны ту, кто отгадает загадку с физиологическим уклоном «о восьми, четырёх и двух», и якобы некая случайная попутчица с лёгкостью щёлкнула этот орех, догадавшись, что речь идёт о восьми сосцах у собаки, четырёх у верблюдицы и о женской груди. Женился ли в конце концов Имру-ал-Кайс и на ком, доподлинно неизвестно, но известно, что и сын его тоже был поэтом.