История детской души

Лионель молчал. Говорить ему было нечего. Если бы он заговорил о том, что было у него на душе, его бы не поняли, или даже не выслушали. Люди взрослые всегда как-то небрежно относятся к детским печалям. Между тем, детская печаль может быть такая же глубокая, такая же горькая, как печаль людей, давно закаленных в страданиях — пожалуй, даже в детях она интенсивнее… потому что в молодые годы печаль — страшная, неожиданная гостья, впоследствии же она становится привычным товарищем, и ее частые, порою ежедневные посещения, мало даже удивляют… Когда, наконец, отец и профессор уехали, и он видел собственными глазами, как мимо дома промчал их знакомый ему дилижанс — он вздохнул свободнее и на душе вдруг стало так легко! Он высунулся из окна, радостно вдыхая в себя свежий утренний воздух, серьезное личико мгновенно преобразилось, что-то наивно-детское выразилось на нем. Как ему было жалко, что нет дома его матери — ему бы хотелось, вот сейчас, побежать к ней, еще и еще поцеловать милое, прекрасное лицо, которое светилось такой» нежностью при виде его, в тот достопамятный вечер. Но быть может, ее друзья не так долго задержат ее, подумал он — тогда он еще успеет поговорить с ней, перед тем чтобы идти спать. И мысль отрадная, тихо вкралась в его душу — что она, его дорогая, его милая красавица-мама, любит его, хотя и трудно было этому поверить!.. Очень, очень трудно… она редко когда говорила с ним, никогда не выражала желания видеть его и, казалось, даже забывала о его существовании. А все же — Лионель не мог забыть, как она в тот вечер его поцеловала, как нежно, неизъяснимо нежно, светились ее глаза… С тех пор уже прошли две недели, две долгие недели непрерывного труда, под гнетом постоянного присутствия профессора Кадмон-Гора. Лионель тяжело вздохнул… Однако, сегодня, весь день был его, им он должен был насладиться вдоволь! Солнце светило так радостно, трава была такая ярко-зеленая, золотистая мгла, окутывая горы, долины, деревья, поля, всему придавала вид такой волшебный — что Лионель не мог устоять против призывного гласа природы и решил — что будет в саду готовить свои уроки. Он выбрал две, три книги из той кипы, которую профессор тщательно разложил на столе, и вышел. Через минуту он очутился на любимой своей дорожке — она шла параллельно с питомником роз, расположенным вдоль самой изгороди сада. Прелестные розы — белые, красные, желтые росли здесь в изобилии — они точно приветливо ему улыбались, когда он подошел ближе, любуясь их красотою, a тонкий их аромат возбуждал в нем какие-то радужные мечты… он совершенно забыл о своих книгах, т. е. вспомнил о них только для того, чтобы сложить их на дальнюю скамейку — затем он растянулся во весь рост на мягкой траве, нагретой солнышком, и заложив руки под голову, стал пристально смотреть прямо вверх в недосягаемую, беспредельную глубь синего неба — вон там — высоко, высоко, тихо плыло маленькое прозрачное облачко, — ниже, но все же высоко, летала быстрая ласточка, — а прямо над ним в небесной выси, млея в солнечных лучах, жаворонок звонко пел свою одухотворенную, не земную, песню. Листья дерев нежными своими очертаниями, точно обведенными карандашом художника, выступали в неподвижном воздухе — все было удивительно тихо, и эта красота природы, которую не заслонял собою человек, трепетом наполняла чуткую душу ребенка. Если бы вдруг в этой тишине раздался голос его отца, подумал он, какая темная тень легла бы на всю эту красоту и сразу омрачила бы ее… Дрозд спустился на траву совсем близко от него, и пытливо глядел на него своими круглыми, блестящими, черными глазками, — его появление не нарушило гармонии общей красоты — a появление отца нарушило бы… Чем это объяснить?.. Он принялся разбирать это свое чувство, и снова вопросы тревожные зашевелились в его душе: любит-ли его отец? любит-ли его мать? Должен-ли он любить их? И кому какая польза от этого?

Пока он так мечтал, кто-то вдруг тихо назвал его по имени:

— «Лиля, Лиля!»

Лионель вскочил — он смотрел во все стороны — но нигде никого не было.

— «Л-и-л-я!»

На этот раз протяжный этот звук, казалось, выходил из-за изгороди, у которой росли розы, и которая сама представляла сплошную массу зелени и тех милых диких цветов, которые составляют красу лугов и долин Девоншира. Он подошел поближе, продолжая озираться вокруг — и вдруг завидел маленькое, розовенькое личико, осторожно выглядывавшее из-под густой ветки вьющегося жасмина, которое улыбалось ему полу-плутовской, полу-испуганной, радостной улыбкой.

— «Лиля, вот, вот, я тебя вижу!» и личико протиснулось дальше сквозь покров зелени и цветов. — «Лиля!»

— «Жасмина, милая, милая! "воскликнул Лионель, вспыхнув от радости при виде милой девочки, которую он не надеялся больше увидеть. «И как же ты дошла сюда? Как нашла дорогу?» Маленькая мисс Дейль не тотчас ответила, Озираясь кругом, она спросила:

— «Разве нельзя мне выйти отсюда — я хочу видеть твою маму.»