Борьба велась с переменным успехом, и мы многого бы не узнали, если бы не такие отцы церкви, как Иреней, Ипполит или Эпифаний, которых не раз пытались сломить, предавая анафеме и запрещая христианам слушать проповеди или читать их труды. Следует отметить, что за время борьбы против такой «чумы», какую являл собой для христианства гностицизм, были вписаны многие страницы в религиозные книги по всей империи от Александрии до Эфеса и израсходовано немало риторического пафоса. И продолжавшаяся на протяжении пяти веков борьба закончилась победой, ибо гностицизм в конце концов почил в бозе и едва ли не был забыт навсегда, если бы случайно в Египте в 1945 году не была обнаружена библиотека, насчитывавшая шестьдесят уцелевших от цензуры трактатов гностиков. По значению эта находка не уступает открытию еврейских рукописей Мертвого моря.
«Если гностицизм и взял верх, — справедливо заметил Марсель Симон[764]
, — то это произошло из-за своеобразия христианства, ослабленного синкретизмом». Для раннехристианской церкви оказался неблагоприятным тот факт, что гностики ничем не рисковали: их никогда не подвергали гонениям, ибо они были слишком близки к имперским религиям. У них были все шансы победить.Однако недаром гностиков прозвали чумой! Впрочем, расколы и ереси возникали на протяжении всей истории христианства. Первый глубокий раскол в христианском мире произошел по вине Антиохийской школы, основанной священником из Александрии Арием, вступившим в конфликт со своим епископом по поводу божественной сущности Христа. Высланный из Александрии, Арий распространял по всему Средиземноморскому бассейну идеи, крамольные для так называемых правоверных христиан. Арий проповедовал, что, согласно Ветхому завету, было время, когда Иисуса не было; Христос пришел после Отца, создавшего его из ничего; если Иисус и был Богом, то только второстепенным. Сын был единственным творением Отца, и «все остальное было непосредственно сотворено Сыном по воле Отца»[765]
. Таким образом, рушилась вся христианская теология, прошедшая тернистый путь от древних ортодоксальных христианских верований. И, помимо всего прочего, почти исчезло понятие дьявола, поскольку последний был, как и все небесные создания, творением Иисуса.Можно представить, какое возмущение поднялось среди отцов церкви. Сам Константин руководил созванным в 325 году вселенским собором в Никее (к которому, надо заметить, западные христиане не проявили должного интереса, ибо им давно уже надоели распри в восточной и прежде всего в византийской церкви). И, по всей вероятности, Византию волновала не столько новая концепция дьявола, сколько новое толкование Иисуса, как известно, отодвинутого Арием на второй план. И всякий раз, когда возникали споры вокруг происхождения Иисуса, тут же пересматривалась позиция дьявола.
В те времена возникли и распространились другие еретические течения, такие, как, например, монархический адоптационизм, выдвигавший идею о том, что Христос не всегда располагал прерогативами божества, а был возведен в ранг Бога за свои заслуги посредством особого рода приобщения к Отцу. Основателем этой доктрины в Риме стал некий Феодот Византийский, прозванный «кожевником»[766]
. Он утверждал, ссылаясь на евангельские тексты, и в частности, на Евангелие от Матфея, что Иисус начал творить свои чудеса лишь после «усыновления»: «Да будет прощение тому, кто злословит о человеческом сыне, но не простится тому, кто хулит Святого духа» (XII; 32). В Евангелии от Иоанна говорится также: «И вы решили меня убить, меня, человека, который глаголет истину» (VIII; 40). Оказавшись довольно живучей, эта ересь нашла последователя Феодота Византийского в лице другого Феодота, также из Византии, по прозвищу «банкир». Просуществовав вплоть до середины IV века, эта ересь оказала определенное влияние на концепцию дьявола. Понятие искупления, если о таковом вообще могла идти речь, значительно сузилось, и человечество оказалось игрушкой в руках Сатаны, точно также, как на заре своего существования.Подобной ересью было также учение эбионитов[767]
, имевшее много общего с раннехристианским адоптационистким течением. Отвергавшие школу Павла эбиониты, очевидно, считали Иисуса обыкновенным человеком и не признавали павликианской[768] концепции искупления.