История дьявола

Предъявленное Жанне обвинение может быть приравнено к характерному знамению нашей эпохи: отождествлению с дьяволом всего, что выходит за рамки обычного и общепринятого. Все, что не вписывается в общие правила, объявляется дьявольщиной. Раз Жанна не соответствовала нормам своего времени, значит, была ведьмой. Здесь мы сталкиваемся с аватаром греческого «фоноса» (phonos), согласно которому все, что встречается в природе «в избытке»: слишком большая красота, доброта, ум, храбрость, невинность, — приписывается к дьявольщине. В силу своей обывательской натуры человек не может простить соседу, что у того, например, есть корова, свинья, яблоня или более способный, красивый и рослый ребенок, чем его дети, и он обвиняет соседа в заключении пакта с дьяволом. Вот, пожалуй, в чем состоит самая неприглядная сторона демократии: она не приемлет права человека обладать чем-то лучшим по сравнению с другими людьми. Иными словами, у дьявола была самая что ни на есть плебейская натура и происхождение. В нем воплотилась извечная зависть темного крестьянина, неспособного смириться с мыслью о том, что у соседа в котелке варится больше мяса, чем у него самого. И стоит ли удивляться тому, что в народной среде испокон веков широко распространены всяческие суеверия?

Однако мракобесие пустило глубокие корни и в политике: чтобы заполучить деньги тамплиеров, Филипп IV Красивый обвинил в колдовстве главу ордена храмовников Жака де Моле, который был казнен 18 марта 1314 года после семилетнего судебного разбирательства. Мы не ошибемся, если скажем, что тамплиеры никогда не вынашивали сатанинских замыслов, однако обвинение против них все же было состряпано, и с 1318 по 1326 годы из-под пера папы Иоанна XXII вышли три грамоты, клеймившие «сатанизм» и оправдывавшие судебные процессы. Следует отметить, что на этого папу явно не снизошел Святой дух: в народе его прозвали «Авиньонским банкиром». Недобросовестно относившийся к выполнению своих священных обязанностей, жалкий трус, дрожавший от страха перед королевским престолом с тех пор, как по приказу Филиппа Красивого был похищен его предшественник Бонифаций VIII в Ананьи в 1302 году, папа приговорил к смерти бедных монахов, проповедовавших, что Иисус и его апостолы были бедняками и что алчность противоречит учению Христа. Мы подошли к той поистине удивительной странице в истории христианства, когда глава христианского мира, вместе со служителями церкви, превратился в самого заклятого врага учения Иисуса.

Грамоты папы (буллы) Иоанна XXII были не чем иным, как своеобразной взяткой Филиппу Красивому за то, чтобы он не чинил препятствий коррупции при Авиньонском дворе, названном поэтом Петраркой «западным Вавилоном». «Войдя в комнаты, занимаемые духовными лицами, я увидел менял и прелатов, взвешивавших и подсчитывавших золото, грудами лежавшее перед ними», — писал канцлер Альваро Прелайо, несмотря на то, что всегда выступал на стороне папской церкви[795]. Прелайо только подтвердил слова одного французского священника, однажды разоткровенничавшегося перед Петраркой: «Наши два Климента нанесли церкви такой урон, какой не смогли бы исправить и семеро ваших Григориев вместе взятых»[796]. Оба Климента были пятым и шестым по счету папами, первый из них оказался предшественником пресловутого Иоанна XXII, приложившего немало усилий, чтобы перевести папский двор в Авиньон.

Дьявол был необходим королям, чтобы держать в страхе врагов и оправдывать лихоимство, а папские буллы служили прикрытием творимого повсюду беззакония. Правители использовали дьявола в качестве дымовой завесы, чтобы скрыть тайные замыслы или гнусные намерения. Если бы короли и папы той эпохи хотя бы немного верили в дьявола, то пришли бы в ужас от низости своих деяний. На потребу черни Сатана превратился в пугало, и весь горький парадокс заключался в том, что с помощью этой вымышленной фигуры — Князя тьмы, был завоеван и покорен весь мир. Так же, как в Иране или в Месопотамии, религия оказалась орудием в руках политиканов. Следует ли напоминать, что папство было не чем иным, как преходящей властью?

Сильным мира сего было легче обделывать свои темные дела, когда народ пребывал в невежестве и погряз в суевериях и иррационализме. С самого начала всячески поощрялась пророческая деятельность духовенства, находившегося на службе у власть предержащих, а истинные пророки подвергались гонениям. Политизация веры проявилась в туманном заявлении Реймсского епископа Ремигия, которого мы называем «нашим» святым Реми, ибо он способствовал распространению христианства среди франков, став основателем Теруанского, Арасского и Лаонского епископств, обратив в христианство и короновав Хлодвига в 496 году:

«Сын мой, знайте, что такова была воля Божья, чтобы королевство Франции защищало римскую церковь — единственную церковь Христа. Наступит день, когда это королевство станет самым могущественным из всех других государств. Границы протянутся до рубежей Римской империи, и все покорятся его власти; господство будет длится до скончания времен»[797].