История дьявола

Отделившейся в 1054 году от своей восточной ветви Римской католической церкви угрожала реальная опасность. Ибо созванный «собор» усиливал влияние богомилов в Драговисте, Мелникве, Далмации, Боснии, Герцеговине, Ломбардии, откуда их власть распространялась на Францию. Другими словами, катары действовали по схеме, отличной от той, которая разделяла мир на две церкви — Римскую и Восточную (вернее, восточные). Смешав все карты, богомилы внесли сумятицу в политические и финансовые дела Римской церкви и грозили подорвать ее авторитет[816]. С течением времени опасность возрастала и становилась все более реальной. Тень «дьявола» легла уже на земли, издавна находившиеся в сфере влияния папы. И тогда считавшая себя наследницей Великого Рима церковь перешла в наступление.

В период между 1012 и 1020 годом, когда альбигойцы уже объявились в Лимузене, епископы решили заручиться поддержкой светской власти в борьбе против еретиков. Однако успеха не имели: альбигойцам не только оказывал покровительство герцог Аквитанский Гийом IX, но на юге Франции их поддерживала также и местная знать. Однако хуже всего было то, что «совершенные» пользовались уважением у народа, который не верил священникам, обвинявшим богомилов в сатанизме. Столетие спустя, в 1119 году, состоявшийся в Тулузе поместный собор обратился за помощью к светской власти. Однако старания церковников оказались напрасными.

Святым отцам пришлось пойти на самые крайние меры после того, как подчиненный Риму католический епископат Прованса отказался повиноваться легатам папы Иннокентия III, обвинив их в превышении власти. Один папский посланец был даже убит. И только в 1209 году папский Рим получил наконец подтверждение в верности цистерцианцев[817], принявших участие в Крестовом походе, руководители которого отнюдь не испытывали угрызения совести: когда в 1209 году был захвачен один из укрепленных пунктов катаров — город Безье, и крестоносцы спросили папского легата Арнольда Альмарика, командовавшего северными войсками, как им отличать еретиков от правоверных католиков, тот ответил: «Бейте всех подряд, Господь узнает своих»[818]. Так, сражавшиеся с дьяволом верующие превратились в обыкновенных убийц.

Арнольд Альмарик не смог бы похвастаться таким великим чутьем на еретиков, каким обладал раскаявшийся альбигоец Роберто Лебург, ставший главным инквизитором Франции и прозванный «молотом еретиков». В самом деле, Лебург заявлял, что может распознать вероотступников даже по жестам и манере говорить[819]. О Роберто Лебурге почти никто не вспоминает, хотя в свое время он прославился звериной жестокостью и в его послужном списке был второй Монсепор[820]: на его совести оказалось сто восемьдесят сожженных заживо альбигойцев, только что получивших consolamentum от своего «архиепископа». Это произошло в Монтеме (Шампань) в 1239 году. Подобные «ратные подвиги», по-видимому, не были оценены по достоинству его руководством, ибо не ведавший пощады в войне против еретиков Лебург «дослужился» до должности садовника при монастыре, принадлежавшем доминиканскому ордену в Париже.

Вот так во Франции была развязана опустошительная, кровопролитная альбигойская война, в которой правоверный католический север выступил против охваченного ересью юга. Несмотря на Парижский договор, заключенный в 1229 году между воюющими сторонами, несмотря на зверства инквизиции и сожжение Монсегюра (где заживо сгорело около двухсот альбигойцев) в 1245 году, несмотря на собор в Нарбонне, состоявшийся в 1235 году, несмотря на буллу, подписанную папой Иннокентием IV в 1252 году (и возобновленную Александром IV) и разрешавшую применение пыток как средства получения правдивых показаний и предписывавшую отлучение от церкви любого верующего по малейшему подозрению в симпатиях к альбигойцам, пришедший из Болгарии «дьявол» оказался крепким орешком. Движению богомилов был положен конец во Франции только в XIV веке, когда последний епископ альбигойцев был заживо сожжен в Каркассоне в 1326 году. Такая же участь постигла пятью годами раньше его итальянского коллегу. Однако вместе с разгромом альбигойцев пришла в упадок и вся культура Прованса. Служители церкви победили, но слишком дорогой ценой, что, впрочем, повторилось два века спустя в Южной Америке с религиями индейцев.

Итак, лишний раз нашло подтверждение предположение о том, что дьявол был фигурой политической. Ведь в учении богомилов не было ничего такого, что нельзя было бы обсудить на соборе, призванном, как кажется, примирять враждующие стороны. Основополагающий догмат догомилов, гласящий, что дьявол есть не кто иной, как князь этого мира, подтверждается словами самого Иисуса. Названное дьявольским движение богомилов преследовало политические цели, как и война, развязанная между Византией и Болгарией. Оно приобрело более широкие масштабы после попыток канонической церкви ввести латинский и греческий языки в качестве единственных для ведения богослужений, к чему вернется в XX веке собор Ватикана II[821].