Ферранте говорил даже, что поедет в Геную и попробует лично убедить Людовико отказаться от союза с Францией и объединиться с ним и Римским Папой. В этом случае можно было бы со всей уверенностью предполагать, что Венеция, преследуя лишь свои собственные интересы, станет на сторону Карла. Но в январе рокового для Италии 1494 года Ферранте скоропостижно скончался после непродолжительной болезни. Он был последним из старых правителей и совершил больше злодеяний, чем кто-либо из них, но благодаря своему опыту и дальновидности он пользовался большим авторитетом в политических делах. Вместе с ним исчезла последняя надежда на сохранение мира. Людовико оказался один на один со своим злейшим врагом Альфонсо Калабрийским, и, учитывая его характер, то, что он позовет себе на помощь французского короля, можно было считать уже предрешенным. Армия нового короля Неаполитанского Альфонсо начала продвигаться по Романье к Милану еще прежде смерти его отца.
В любом случае смерть Ферранте стала большой удачей для Карла VIII. Ему было проще предъявлять свои претензии на неаполитанскую корону Альфонсо, чем иметь врагом столь уважаемого и давно находившегося у власти правителя, как Ферранте. Более того, неаполитанские бароны жестоко ненавидели Альфонсо Калабрийского, полагая, что именно он подстрекал своего отца к самым худшим его преступлениям против них. Тем не менее Римский Папа решительно поддержал Альфонсо, осудив в булле действия Карла, намеревающегося воевать против христианского королевства вместо того, чтобы обратить оружие против неверных.
Теперь Людовико отбросил последние сомнения. В весьма интересном письме от восемнадцатого марта 1494 года к своему брату Асканио, цитируемом Делабордом, Моро вполне ясно излагает свое мнение о сложившейся к тому времени ситуации: в письмах к брату он всегда был столь же искренен, как и в беседах с ним. Он прямо заявляет, что у него нет никакого желания добиваться свержения Альфонсо, но стремится лишь к тому, чтобы тот был слишком занят собственными делами и потому не смог бы вмешиваться в чужие. Для этого нужно допустить французов в Италию, но чтобы они не смогли добиться большего, чем ему нужно, и не захватили Неаполь, он договорился с Римским королем Максимилианом о том, что его войска перейдут Альпы одновременно с французским войском. Этот противовес ограничит их возможности в Италии. Его союз с Максимилианом скреплен династическим браком, и тот не допустит, чтобы влияние французов чрезмерно усилилось. Это письмо соответствует реальному положению дел и дает полное представление о политике его автора. Моро действительно полагал, что он будет дергать за ниточки, а все остальные станут делать именно то, что он пожелает. На самом же деле у него не было достаточного опыта общения с такой необыкновенно изменчивой, хотя и обаятельной личностью, как король Максимилиан, обещания которого стоили столько же, сколько и его собственные. Непостоянство политики Людовико по отношению к различным итальянским правительствам, которая иногда менялась едва ли не каждый день, вынудило флорентийского посла в отчаянии написать, что он подобен самому Протею. И в этом он более всех государей соответствовал духу своего времени. Он был подлинным воплощением той слабости, о которой сокрушался Макиавелли и которую он наблюдал в своей родной Флоренции в первые годы следующего столетия. Все эти хорошо продуманные и тщательно подготовленные планы разрушались подобно паутинке при первом же столкновении с реальной силой, будь то сила оружия или же сила характера. Его практичная племянница Катарина Сфорца, горячо им любимая, однажды написала ему, что он не сможет словами защитить государство.