История догматических движений в эпоху Вселенских соборов

Полученный сейчасъ выводъ для истории Константинопольскаго символа имеетъ весьма большое значение. Онъ не только ставитъ весь вопросъ на новую почву, но и ниспровергаетъ всю теорию ο переработке Кирилломъ иерусалимскаго символа въ Епифаниевский (=константинопольский), съ такимъ стараниемъ созданную Хортомъ. Да и что представляетъ собой теория Хорта? — гипотезу, построенную на гипотезе и подпираемую гипотезами. Символъ иерусалимский, по замечанию самого Хорта, далеко не достаточенъ для того, чтобы вывести изъ него вероизложение Епифания; онъ коротокъ и читается такъ: „ πιστεύομεν εις ενα θεον πατέρα παντοκράτορα, ποιητην ούρανου και γης, οράτων τε πάντων καί αοράτων. Και εις ένα Κυριον Ιησοϋν Χριστόν, τον υιόν τοϋ θεοϋ τον μονογενή, του έκ του πατρός γεννηθέντα, θεον άλιθήνον προ πάντων των αιώνων, δί ου πάντα εγένετο, σαρκωθέντα καί ένανθρωπίσαντα, σταυρωθεντα καί ταφέντα, άναστάντα τν τρίτη ήμερα, και άνελθόντα εις τους ουρανούς καί καθίσαντα εκ δεξιών του πατρός καί έρχόμενον έν δόξη κρϊναι ζωντας καί νεκρούς, ου τής βασΐλείας ούκ έσται τέλος, χαί εις εν αγιον πνεύμα, το παράκλητον, το λαλήσαν εν τοις προφήτοις, καϊ εις εν βάπτισμα μετανοίας, εις άφεσιν αμαρτιών καί εις μίαν άγίαν καθολικην έκκλησίαν, καϊ εις σαρκός άνάστασΐν καίείς ζωην αιώηον.

Символ, какъ видимъ, представляетъ собой самое заурядное явление въ ряду памятниковъ символьнаго творчества древней церкви. Ни одной чисто богословской мысли въ немъ не содержится; онъ состоитъ изъ элементовъ обычныхъ и простыхъ, встречаю–щихся почти въ каждомъ символе и въ этомъ отношении уступаетъ не только многимъ символамгь опозиционнаго, антиникейскаго направления, но и символамъ III века, какъ, напр., знаменитый символъ Григория Чудотворца. Понятно, какъ много стараний надо было употребить Хорту для того, чтобы изъ этого ужъ слишкомъ несложнаго иерусалимскаго символа извлечь такое вероизложение, какъ константинопольский (по теории—епифаниевский) символъ, отличающийся богатствомъ богословскаго содержания и целымъ рядомъ точныхъ догматическихъ определений. Несмотря на глубокое и всестороннее изучение катехизическихъ поучений Кирилла, ему все таки не удалось подыскать многихъ выражений Епифаниева символа, — и, притомъ, такихъ важныхъ, какъ, напр., ο Сыне «еди–носущнаго Отцу» или ο Св. Духе «исходящаго отъ Отца, съ Отцомъ и Сыномъ спокланяемаго и славимаго и пр. И Хортъ изображаетъ Кирилла въ виде современнаго ученаго, снабжаетъ его пособиями, заставляетъ его читать апостольския постановления, быть можетъ, тогда еще не появившияся на светъ Божий, антиохийский символъ, со–хранившийся въ актахъ ефесскаго собора (431 г.) послания Афанасия алексайдрийскаго къ Серапиону, и, притомъ, — удивительная вещь! — Кириллъ изъ всехъ этихъ пособий избираетъ только те выражения, какия ветречаются въ Епифаниевомъ символе, никогда не существовавшемъ! Трудно придумать что–нибудь более искусственное и без–доказательное… Но сказка становктся интереснее, когда дело приходитъ къ концу. Никогда не имевший действительнаго бытия символъ приносится на константинопольский соборъ, читается здесь, одобряется, вносится въ никогда несуществовавшие акты собора, какъ исповедание Кирилла или иерусалимский символъ и затемъ вновь воскресаетъ незадолго до 451 года, но уже въ качестве вероизложения, составленнаго 150 отцами. Но какой исто–рикъ, какой документъ, какой биографъ Кирилла свидетельотвуетъ ο томъ, чтобы онъ, действительно, читалъ символъ на константинопольскомъ соборе? Да и ο какихъ актахъ этоих) собора можетъ быть речь, когда ο нихъ ничего неизвестно ?.. Гипотеза, построенная на гипотезе и подпираемая гипотезой!