История довоенного Донбасса в символах. Точки

– Я без автомобиля, – обронил он…

…Весь день пасмурность не намеревалась переходить в дождь, даже мелкий. Относительно погоды Егор распереживался ближе к вечеру, но улицы города остались неправильно сухими – неправильно, потому что всё же осень. С поразительной гибкостью Пашка, сидя на корточках, мог изворачиваться как угодно, мог даже посмотреть на отца из-под своего локтя, но у трамвайных рельс, впаянных в пустынную мостовую он замер в ожидании, с подозрением глядел в потемневший от времени металл, и, исчерпав запас своего терпения, посмотрел на отца, стоявшего рядом.

– Пап, где же трамвайка? Почему трамвайка не едет?

– Это старая ветка, – объяснил Егор. – Они здесь давно не ходят…

– Ветка? – озадачился мальчик.

– Линия.

– Пап, здесь две линии…

– А трамвай один.

– Точно! – воскликнул Пашка, в изумлении выпрямившись, удержался на ногах с отцовской помощью.

«Интересно, кто его научил считать до двух?» – подумал Егор.

– Один трамвай! По двум рельсам! Пап, а рельс может быть вот столько больше? – мальчик выставил все свои пальцы, подумав, большой на правой руке всё-таки загнул.

– Может, – кивнул Егор.

– А где?

– В депо.

– Покажешь?

– В другой раз.

– А сегодня ты опять сбежишь?

У него немного другой оттенок волос, думал Егор, говорят, это может со временем измениться, но мне достаточно того, что сейчас у него волосы почти такого же цвета, как и у меня…

– Когда это я сбегал? – поинтересовался он.

– Всегда, – без раздумий и припоминаний ответил Пашка. – Меня наверх самого отправляешь, со мной не поднимаешься, а мама потом говорит: «Опять сбежал»… И вздыхает…

Нет, самая главная и сильная боль достанется отнюдь не жене, думал Егор, крайним получится Пашка. Если сейчас пятилетний, он только лишь пользуется цитатами, потому будет хуже. Это тоже игнорируют учебники семейной психологии, потому что – пройденный этап, не классика, и не банальность, что-то среднее…

– Павел, папа не хочет думать, – объявил Егор, и устроился на лавочке в парке, сунув руки в карманы куртки. Его сын с готовностью принял игру, забрался рядом, сопя и кряхтя, нисколько не опасаясь за чистоту и целостность одежды. Навалившись на отца, Пашка прокричал Егору на ухо:

ЗАЙКУ БРОСИЛА ХОЗЯЙКА,

ПОД ДОЖДЁМ ОСТАЛСЯ ЗАЙКА,

СО СКАМЕЙКИ СЛЕЗТЬ НЕ СМОГ,

ВЕСЬ ДО НИТОЧКИ ПРОМОК…

Замолчав, мальчик отнюдь не сделался бесшумным, продолжал обнимать Егора за шею, дышал тяжело, декларирование детсадовского блокбастера отняло у него уйму сил, и теперь его не хватит даже на то, чтобы соскочить с лавки обратно на тротуар. Егор почувствовал вот тот самый приступ отцовской любви, когда объём оглушает, даёшь себе обещание сделать для сына всё-всё-всё, а через некоторое время понимаешь, что в действительности сделать ничего не можешь. Пашка спросит: «Пап, а ты маму не любишь, – а за что?..» – и рассыплется хрупкий хрустальный мир, он и так разрушается, постепенно, только потому, что ребёнок не задал своего вопроса, но имеет полное право спрашивать обо всём на свете…

В пять лет Пашку весь свет уже не интересовал. Его интересовали папа & мама. Вернее то, что между ними происходило, когда, невзирая на правила хорошего тона, дома царит вакуум, извлечённый из учебника семейной психологии.

Обняв сына, Егор облокотился на спинку скамейки. Так они и замерли, Егор – сидя, Пашка – стоя на лавке, словно в ожидании вечернего фотографа.

Часы показывали девятнадцать тридцать две.

IV

Ирина Башкирова, татарская красавица, смуглокожая, с шлюшными зелёными глазками, выходила замуж за директора строительного магазина «Витязь». Кто из собравшихся у Загса был женихом, Егор так и не понял. Ленку увидел сразу, в её лучшем платье, лучших туфлях, лучших украшениях, но без сопровождения в лице своего любимого и единственного – лучшего. Лена приходилась невесте близкой подругой, с раннего детства, и, как и все близкие подруги, была завистницей номер один – взаимно, как нетрудно догадаться.

Невеста блистала порочной красотой в скопированном со вчерашнего пасмурном дне. Роскошное платье, открытые плечи, декольте на спине, издевательская фата – ах, Ирина, вы хотя бы сейчас, на пороге семейной жизни хоть чуточку старались бы выглядеть невинной, перестали бы так усиленно раздаривать белозубые улыбки мужской половине на стороне «гостей невесты». Кажется, подобным образом Ира расставалась со свободной девичьей жизнью…

– … В школе я всерьёз увлекался пиротехникой, только не знал, как это называется, – рассказывал Егор, лёжа на заднем сидении джипа. – Взрывал, что взрывалось, что не взрывалось, – делал взрываемым и взрывал. Один раз решил с друзьями-одноклассниками школу на воздух поднять, достала учёба чёртова… В шестом классе, представляешь?

– Не представляю, – хмуро отозвался с водительского сидения Иван, коренастый бритоголовый мужик с татуировкой на затылке.

– Точку выбрали, пушку собрали, как в кино про Петра первого, – продолжал Егор. – В назначенный день приступили к действиям… – Он вздохнул. – Осечка вышла…

– Да ну? – с сомнением произнёс Иван.

– Ага. А второго случая не выпало. Влюбляться начали, другие проблемы появились.