Кривоногий, хромой и горбатый, с головой в форме редьки, покрытой не волосами, а редким пухом, — это не реальный образ, а карикатура. Все в этой сцене носит явно тенденциозный характер. В этом сказывается определенный налет аристократической идеологии, который проступает в народной основе поэзии Гомера и других певцов его времени. Но такой подход не мешает поэту наделять глубоко симпатичными чертами и некоторых людей низшего круга, даже рабов — «божественного» свинопаса Эвмея и нянюшку Эвриклею. Правда, в этих образах более всего отмечается их беззаветная преданность господину: рабство, хотя еще и патриархальное, уже создавало свою определенную идеологию.
Поэмы Гомера, как мы видели, отражают позднюю ступень патриархального общества и переход к государственному строю. В описании экономической жизни наряду с развитием ремесел и торговли мы находим немало явлений, типичных для скотоводческого быта. Так, «цари» часто называются в воспоминаниях об этом времени «пастырями народов». Особенно же это бросается в глаза в определении ценностей, которые измеряются «быками». Так, сравнивая качество щитов Диомеда и Главка, поэт оценивает один в девять быков, другой в сто («Илиада», VI, 235 сл.); за рабыню-нянюшку Эвриклею Лаэрт, отец Одиссея, дал двадцать быков («Одиссея», I, 430 сл.); простая рабыня ценилась в четыре быка («Илиада», XXIII, 704 сл.); большой бронзовый треножник — в двенадцать быков («Илиада», XXIII, 702 сл.) и т. д. Во многих местах поэм описывается и земледельческое хозяйство. Так, в «Одиссее» говорится об усадьбе, в которой трудится вместе с преданными рабами отец Одиссея Лаэрт (XXIV, 205 — 225), описывается плодовый сад царя Алкиноя (VII, 112—128), на щите Ахилла изображены сцены пашни, жатвы и сбора винограда («Илиада», XVIII, 541 — 572) и т. д., а много отдельных черт сельскохозяйственной жизни запечатлено в многочисленных и красочных сравнениях. Отмечается мимоходом, что самой тяжелой является жизнь батрака, работающего у земледельца и не имеющего своего надела («Одиссея», XI, 489 сл.).
Естественно, что жизнь человека гомеровской эпохи была тесно связана с представлениями о богах. Но нельзя не заметить, что наряду с общими широко распространенными мифологическими образами богов и грубыми первобытными верованиями, которые в пережитках сохранялись до конца античного мира, у Гомера мы нередко встречаем ироническое отношение к богам, черты некоторого религиозного вольнодумства, что было типично для аристократической верхушки.
Боги стоят над миром людей, но, по существу, отличаются от них только бессмертием, большим ростом и силой. Высшее могущество их воплощается в образе Зевса, восседающего на Олимпе. От его грозного слова содрогается вся гора:
Такое представление о Зевсе стало типичным для всего античного мира, и его, как известно, передал Фидий в своей знаменитой статуе (Страбон, VIII, 30, р. 354). Позднейшие писатели (Ксенофан и Геродот) даже считали Гомера создателем греческой мифологии. Однако нередко боги у Гомера играют механическую роль, только мотивируя действия героев. Особенно это видно в «Одиссее.».
Изображая богов в образе людей со всеми их пороками и страстями, поэт допускает при описании их жизни много юмора, шутки и иронии. Сам властелин богов и людей Зевс представляется вроде патриарха, окруженного многочисленной семьей, которая не всегда подчиняется своему владыке. Выше мы уже указывали, что песнь Демодока о любовном приключении Ареса с Афродитой полна иронии. Комическое впечатление оставляет рассказ о том, как Арес, поверженный на землю Афиной, занимает пространство в семь плефров, т. е. несколько более шести тысяч квадратных метров («Илиада», XXI, 407). Он же, раненный Диомедом, испускает такой крик, как девять или десять тысяч воинов вместе («Илиада», V, 860 сл.). Гера бьет по щекам Артемиду («Илиада», XXI, 489 — 496) и т. д. Особенно курьезно, что, когда Афродита и Арес, раненные Диомедом, жалуются на него Зевсу, тот смеется над Афродитой и гонит от себя Ареса («Илиада», V, 42 6 — 430; 888, 898). Во всем этом не видно уже почтения к богам.