История древнегреческой литературы

В основе гомеровских поэм лежит богатое народное творчество. Однако аэды, связанные условиями своего положения (им приходилось выступать при дворах властителей и перед собраниями родовой знати), должны были приспосабливаться к взглядам слушателей и придавать своему изложению соответствующую окраску. Вот почему прославляются «цари», а народ представляется большей частью как беспорядочная и безликая масса. Исход войны решают только герои, а народ нестройно кричит, мечется в страхе и падает грудами тел под могучими ударами героев. Так, например, обрисован Ахилл («Илиада», XX, 490 — 500). Редко из общей массы выделяется какая-нибудь индивидуально обрисованная личность. По существу, ни ахейское, ни троянское войско не заинтересованы в войне: она ведется из-за личных, семейных расчетов вождей.

Эта идеология правящих кругов нашла самое четкое выражение в словах Одиссея, которыми он останавливает пораженчески настроенных воинов:

Глупый, спокойно сиди и внимай лишь других ты советам,
Воинов лучших, чем ты, — невоинственный ты и нехрабрый.
Ни на войне, ни в совете значения ты не имеешь.
Всем нам, ахейцам, конечно, царями здесь быть невозможно,
Нехорошо многовластье: один пусть властителем будет,
Царствуй один, кому дал это сын хитроумного Крона.
(«Илиада», II, 200 — 205)

Точка зрения «царей» наглядно выступает в столкновении с робкой попыткой протеста против их насильственных действий. Во II песни «Илиады» рассказывается, как царь Агамемнон, собираясь повести войско в бой, решил прежде испытать его настроение и на собрании притворно предложил вернуться на родину. Он рассчитывал, что воины сами запротестуют против этого, так как вернуться, не добившись победы, — позор, и тогда они возьмут на себя всю ответственность за продолжение войны. Но дело обернулось иначе. Едва он заговорил о возвращении, как все воины, не дожидаясь дальнейшего обсуждения, бросились к кораблям, чтобы немедленно спустить их на воду. Тогда пришлось вождям, и особенно Одиссею, останавливать бегущих. Почтительной речью он уговаривал знатных, грубыми окриками (см. приведенные выше слова) и ударами жезла гнал простых воинов. Когда, наконец, порядок был восстановлен и воины заняли свои места, заговорил простой воин Ферсит. Он обвинял Агамемнона в своекорыстии, а все войско в трусости и малодушии («ахеянки мы, не ахейцы», II, 235) и предлагал оставить Агамемнона воевать одного, самим же вернуться на родину. Но к нему подошел Одиссей и после грозной речи побил его жезлом.

Нас поражает в этой сцене отношение всего войска к Ферситу. В своей речи он отстаивал права и интересы простых воинов, указывая, как эксплуатируют их «цари»: война ведется силами всего войска; на долю простых воинов падают все труды и лишения, они завоевывают города, берут добычу и пленников, но все это достается «царям». Ферсит, казалось бы, должен был заслужить одобрение простых воинов; но он не только не встречает сочувствия с их стороны, а подвергается самым грубым насмешкам: «все над ним от души посмеялись» (II, 270). «Подвиг» Одиссея воины ставят выше всех его прежних деяний (II, 272 — 277). Довершается описание этого случая характеристикой внешнего вида Ферсита:

Только один лишь Ферсит продолжал все кричать празднословный.
Много речей непристойных в уме он хранил постоянно,
Глупых и наглости полных, затем лишь, чтоб спорить с царями
Или такое сказать, чтобы смех возбудить у аргивян.
Самый он был безобразный из всех к Илиону пришедших.
Был кривоног и одною ногою хромал; его плечи
Гнулись горбом и сходились на грудь, голова же над ними
Кверху сужалась и редким была только пухом покрыта.
Злейшим врагом Ахиллесу он был и еще Одиссею,
Часто бранил их обоих...
(«Илиада», II, 212 — 221)