История древнерусской литературы

Сценическое действие в одной и в другой драме лишь слегка намечено. Диалоги редки, за ними следует серия монологов. Каждый персонаж описывает свои поступки и чувства, больше обращаясь к публике, чем к актерам на сцене. «Комедия» представляет собой скорее череду «картин» и свидетельствует о таланте Симеона Полоцкого в другом, модном тогда жанре, который можно определить как «дотеатральный», — «декламации». Наиболее распространенная в школьных представлениях «декламация» состояла из серии монологов, с которыми выступали юноши один за другим. «Диалоги» Симеона Полоцкого под названием «Беседы пастушеские» не слишком отличались от этой простейшей формы сценического действия.

С деятельностью священника из Полоцка, сыгравшего большую роль в становлении русской литературы эпохи Алексея Михайловича, связано также появление в Москве первых театральных «интермедий». Эти короткие произведения, часто шутливого или назидательного характера, вставлялись в драму для развлечения публики. Комментарии автора к «Комедии притчи о блудном сыне» указывают на пять подобных «интермедий», которые, однако, до нас не дошли. Есть основания полагать, что в действительности они даже не были написаны Симеонам Полоцким. Единственную «интермедию», обнаруженную в рукописном виде в XVIII в., персонажами которой являются «Блудный» и «Пьяница», вероятно, можно отнести к комедии Симеона Полоцкого. Однако это авторство весьма проблематично.

Подводя итог, можно сказать, что в эпоху Алексея Михайловича были созданы лишь зачатки театра и драматической литературы. После смерти царя мода на спектакли проходит и возрождается уже при Петре Великом в новой культурной обстановке, противостоящей культурной традиции Древней Руси.

Часть IV. Устная традиция

Скрытая сокровищница русского фольклора

Открытие неожиданно богатого поэтического мира в песнях, легендах, поговорках, обрядах, загадках, сохранившихся в устной народной традиции, представляет собой одно из наиболее существенных завоеваний современной русской культуры. Положительное отношение к анонимному творчеству необразованного слоя характерно отличает культуру XVIII и XIX в. от древней культуры Slavia Orthodoxa. Для того чтобы ученые круги обратили внимание на непреходящую ценность прекрасных образов, полученных в наследство от эпоса и сказок, рассказываемых в крестьянской среде, должна была произойти духовная революция, и независимое эстетическое чувство должно было возобладать над религиозным утилитаризмом Церкви.

Формы и ритмические тенденции эпических песен уже в первые века христианской Руси входили в письменные произведения (от «Повести временных лет» до «Слова о полку Игореве»), но эти спорадические контакты почти не поколебали барьера, воздвигнутого церковной культурой для защиты цитадели своей доктрины. Литература Slavia Orthodoxa выражала духовный аристократизм духовенства и знати, которая считала ее идеологическим инструментом своего господства. Вне Церкви, ее священного языка и ее законов в Древней Руси существовал лишь грех и мрак язычества. Поскольку понятие «литература» отождествлялось, главным образом, с понятием священной истории (точнее, с историей славянского христианского народа, его князей по библейскому образцу), «писатели» могли использовать песни и легенды только как исторические «документы». Очень часто это народное влияние на разработку славяно-христианской истории Руси проходило через фильтр апокрифической литературы, переведенной с греческого языка и только частично питаемой местными мотивами. Более тесный контакт языка «религиозной родины» (православные славянские страны от России до Балканского полуострова) и этно-политической родины стал возможным, когда светский элемент освободился от церковной опеки. Отметим также появление в конце века Ивана Грозного таких текстов, как, например, «Сказание о киевских богатырях», в которых герои народного эпоса действуют в типичных условиях Московии XVI в. Процесс «освобождения от влияния церкви» продолжается в XVII в. в силу ее внутреннего кризиса. Однако только в эпоху петровских реформ предубеждения ученых слоев общества по отношению к необразованным окончательно уступают место более современным воззрениям. Таким образом, в середине XVIII в. дремлющие в «глубине» русской духовности мотивы, в течение многих веков никому не известные или преследуемые как «мирские», обрели значимость и литературную обработку в силу эстетических требований. Пройдет еще столетие, и в эпоху романтизма эти мотивы станут предметом нового культа как «национальные».