Проблемы, с которыми в связи с этим сталкиваются филологи и историки, занимающиеся восточнославянской культурой, аналогичны и часто совпадают с вопросами, которые встают перед исследователями народной традиции других регионов. Что касается русской традиции, то они усугубляются недостаточным знанием истории языка. В связи с тем, что книжная традиция использовала завезенный и никогда полностью не «национализированный» язык, письменные памятники дают нам только незначительные и неполные данные о народном языке русского средневековья. Отмечая постоянные лексические и морфологические архаизмы в тексте, записанном с живого голоса одного из сказителей в XVIII или XIX в., по сравнению с современным русским языком, трудно соотнести их с первоисточником и приурочить к определенному времени. Изучение техники устной передачи наиболее типичных произведений может помочь нам выявить особые закономерности образования выразительных форм и отделить эти стабильные и поэтому, вероятно, более древние элементы от подвергшихся обновлению впоследствии. Речь, однако, возможно, идет о гипотезах, недостаточно подтвержденных доказательствами, которые мы могли бы почерпнуть из исторической лингвистики. Многие формы русской народной речи были записаны только в позднюю эпоху, но это не исключает возможности их длительной жизни еще и в эпоху средневековья. Если случается их встретить в стилистических формах, древность которых вызывает сомнение, то для восстановления хронологических рамок необходимо использовать мнение этнологов, политических историков, этнографов: чаще всего необходимо отказаться от оценки текста как такового — основного элемента любого критического или историко-литературного исследования — и рассмотреть историю содержания и культурные истоки этого текста. Когда совокупность исследований по фольклористике показывает нам, например, что некоторые ритуальные песни, еще и сегодня встречающиеся у русских крестьян или отмечавшиеся этнографами менее века назад, повторяют древнейшие дохристианские формы, только частично испытавшие на себе влияние православной литургии, мы не можем прийти к твердому заключению о возрасте этого текста, если не располагаем языковыми сведениями, которые бы свидетельствовали о том, когда данные слова зафиксировались в дошедшей до нас форме. Если в конечном итоге неопределенность текстовой традиции ставит под сомнение хронологию большей части древнерусской книжной литературы, то в отношении воссоздания «истории» наиболее древней народной литературы проблема становится еще более сложной.
Отсутствие интереса русской культуры к поэтическому народному творчеству подтверждается тем, что до конца XVIII в. не было ни сборников, ни отдельных переработок песен и легенд, распространяемых в деревнях и городах сказителями, скоморохами и странниками. Первому опыту создания такого сборника мы обязаны англичанину Ричарду Джеймсу, посетившему в 1619—20 г. Архангельск и записавшему различные произведения устного народного творчества эпохи Смутного времени. Подобный интерес со стороны русских возник только многие годы спустя (не считая нескольких отдельных записей конца XVII в.). К 1770 г. уральский казак Кирша Данилов собрал различные песни Западной Сибири по заказу П. А. Демидова, одного из представителей большой семьи промышленников Дальнего Востока России. Сборник Кирши Данилова, опубликованный впервые А. Ф. Якубовичем в 1804 г., получил известность только в эпоху романтизма XIX в. Так что русская «народная литература» представляется в собственном смысле слова отражением движения, которое было начато в Англии и вышло на международную арену с поэмами Макферсона, вскормленного в Германии исследованиями Гердера, Иоахима фон Арнима и Клеменса Брентано. Оно получило высшее развитие в творчестве Вильгельма и Якоба Гриммов. Россия создала авторитетную школу исследователей традиций устного народного творчества. Сначала они изучались под влиянием философии Шеллинга, которая во многом питала романтический национализм славянофилов. Затем в среде сложного идейного течения, породившего народничество. Наконец, это направление развивалось, благодаря набирающему силу филологизму конца XIX и XX в. — уже во имя эстетических идеалов, выдвинутых неоромантиками, и согласно принципам марксистского учения.
Благодаря стараниям этих исследователей в настоящее время читателю доступны несколько тысяч опубликованных текстов. В попытках вырвать у прошлого скрытые сокровища древней поэзии, не зафиксированной в литературе, чередовались поколения филологов и историков: от Калайдовича до величайшего русского поэта А. С. Пушкина и В. Г. Белинского, от П. В. Киреевского до П. Н. Рыбникова, от В. И. Даля и А. Ф. Гильфердинга до Ф. И. Буслаева и О. Ф. Миллера, Л. Н. Майкова, М'. Е. Халанского, В. Ф. Миллера, А. Н. Веселовского, вплоть до современных специалистов, таких, как Н. П. Андреев, Ю. М. Соколов, В. Я. Пропп, П. Г. Богатырев, Р. Якобсон и других.
Александр Ефимович Парнис , Владимир Зиновьевич Паперный , Всеволод Евгеньевич Багно , Джон Э. Малмстад , Игорь Павлович Смирнов , Мария Эммануиловна Маликова , Николай Алексеевич Богомолов , Ярослав Викторович Леонтьев
Литературоведение / Прочая научная литература / Образование и наука