История Джейн N

– Привет, солнышко, – сказал он. Мое старое прозвище. Оно больше мне не подходило. Папа сжал мою руку. В его глазах стояли слезы. – Слава богу, ты вернулась. – Он придвинулся ближе и обнял меня.

С каких это пор мой отец упоминает бога? Почему он никогда не водил меня в церковь?

Он погладил мои спутанные волосы. Я все еще не приняла душ. От отца пахло молотыми кофейными зернами – вроде тех, которые он покупал и хранил в серебряной банке.

– Я приехал, как только смог, – сказал папа.

Воспоминания закрутились на экране проектора в моей голове:

Папа чешет мне ноги на диване в гостиной, мне пять, и я не могу заснуть из-за тяжелого ожога ядовитым сумахом.

Я учусь управляться со шнурками, а пока вяжу узлы из красной лакрицы на запястьях папы, пока он читает мне сказки.

И я сижу у дыры, а Мейсон задает мне вопросы, почему мой отец остался в постели в то утро, когда я пропала:

– Заработался допоздна накануне.

– Но ты ж говоришь, тебя похитили в воскресенье. Твой отец что, работает по субботам?

– Да, с некоторых пор.

– Дай угадаю – он трудится в больнице? Или в круглосуточном колл-центре?

– В банке.

– Серьезно?! В банке?

– Да, а что?

– Тебе не кажется немного странным… работа допоздна в банке? У них что, круглосуточное обслуживание?

Повисла неловкая пауза.

– Джейн? – позвал папа.

Я отстранилась, разрывая объятия. Медсестра с широко распахнутыми глазами, приоткрытыми губами и сцепленными руками стояла в дверях, как будто вот-вот должно произойти что-то волшебное. Она надеялась на шоу. Для нее это было похоже на то, что показывают по телевизору: отец воссоединяется со своей давно потерянной дочерью. Но мои воспоминания соткались в лоскутное одеяло, которое душило любую радость.

– Я не хотела мешать, – сказала медсестра. – Джейн, может, хочешь перекусить или чего-нибудь выпить?

– Вы что-нибудь слышали? – спросила я ее.

– О чем? – уточнила она. Ее улыбка исчезла.

– Насчет Мейсона, – сказала я.

– Мейсона? – озадаченно повторил отец. Он был на два шага позади всех.

У меня не было времени его просвещать.

– Кто-нибудь слышал о Мейсоне? – рявкнула я.

Медсестра отвернулась и молча вышла из комнаты. Что это значило?

– Что это значит? – крикнула я, вставая с кровати.

Папа тоже встал, как будто хотел меня остановить, но я уже была в дверях. Медсестра стояла у стола.

– Вы что-то знаете? – спросила я ее. – Почему не скажете?

Папа хотел коснуться моей перевязанной руки, но я вырвала ее и закричала:

– Верните детективов!

– Все будет хорошо, – сказал папа. – Тебе просто нужно немного отдохнуть.

– Меня не было семь месяцев. Откуда ты знаешь, что мне нужно?

Папа отступил на шаг, как будто я его ударила. Я вышла в холл в поисках агентов.

За мной увязалась другая медсестра.

– Тебе нужно вернуться в палату.

Мне нужно было выбраться.

Я толкнула выходную дверь. Что-то зажужжало. Кто-то схватил меня сзади, впился пальцами в бицепс.

Вцепился в запястье.

Уперся локтем мне в позвоночник? Вонзил иглу мне в кожу?

«Вот бы ты приболела, когда тот урод тебя похитил, да?» Голос Мейсона.

– Вот тебе и счастливое воссоединение, – заметил незнакомый голос.

«Чеши, папа, только чеши».

– Простите, – сказала я. По крайней мере, мысленно. Не знаю, сумела ли вытолкнуть слова наружу. Мне было жаль, что я задохнулась, что не поблагодарила бога тоже и что разорвала объятия после сказок с лакричными кружевами и снов с ядовитым сумахом.

Сейчас 54

Я сижу в постели, не могу заснуть. Все продолжаю ворочаться. Ноги постоянно чешутся. Я подтягиваю брючины пижамы. Волоски на голенях стали длиной в несколько сантиметров. Провожу ладонями по коже, борясь с ощущением дежавю.

Когда я чувствовала это прежде? Подергивание отросших волосков? Напряжение нервных окончаний? Смесь боли и удовольствия кажется до жути знакомой.

Через несколько секунд я замечаю, что натворила: процарапала ярко-красные следы на коже. Она вся усеяна кроваво-красными точками. И лезвия не потребовалось. Когда кто-то сломлен, кровь просто течет. Воспоминания просачиваются.

Я иду по коридору, захожу в ванную и беру бритву. Мне надо забыть. Включаю кран и смачиваю каждый миллиметр кожи от щиколотки до колена, потому что эти волосы должны исчезнуть.

Опираясь ногой на сиденье унитаза, я сбриваю их рядами, представляя трактор в поле, на ферме с цыплятами и барашками. Волоски собираются в раковине, плавают на поверхности. Я трижды смываю их, устраняя улики.

Доказательств нет.

Ничего особенного.

Но все же, когда закрываю глаза, то представляю себе руку, гладящую мою голень. Вижу пальцы, кружащие по коленной чашечке. Чувствую, как по моим бедрам разливается жар.

Я смотрю в зеркало и вижу лицо жертвы. Но жертвы чего именно? Я вообще хочу знать?