Я знала, что могу написать Шелли; она забрала бы меня в мгновение ока. Я спустилась, обдумывая эту идею, проверяя, висит ли моя спортивная толстовка на крючке. Мама говорила по телефону на кухне. Дочь друга только что поступила в Нью-Йоркский университет. Мама пыталась порадоваться за нее, используя такие слова, как «удивительно», «достойно» и «поздравляю». Но ее радость была фальшивой, потому что именно в Нью-Йоркский университет я мечтала поступить с десяти лет, когда стояла в арке Вашингтон-сквер и загадывала желание на выпавшую ресничку, чтобы вернуться сюда же, но не как турист, а как студентка.
Услышав мучения мамы, я начисто забыла о кафе и вернулась в четыре серые стены своей комнаты: именно там сейчас было мое место.
Сейчас
59
Сегодня в приюте Энджи вытаскивает меня из кошачьей комнаты, чтобы я подежурила за стойкой регистрации.
– Кей опоздает на час, – говорит она.
Я смотрю на дверь. Снаружи выстроилась очередь. Меньше чем через три минуты начнется выдача питомцев.
– Может, лучше Дэн…
– Дэн мне нужен там. Кстати, неплохо. – Она кивает на мои волосы. – Убойный цвет.
Становлюсь за стойку, и Энджи впускает посетителей. К счастью, они следуют за ней прямо к животным. Я хватаю тряпку, начинаю протирать прилавок – и тут замечаю высокий белый шкаф возле стола Энджи.
Он совершенно новый, около шести футов высотой, у совершенно белой стены. Я моргаю, решив, что мне мерещится. У дверцы скошенный край, прямо как у
Совсем как
Делаю шаг назад.
Тяжело дыша, чувствую, как пол под ногами кренится. Откуда взялся этот шкаф? Кто доставил его сюда? Он прикован к стене? Хочу проверить, но у меня скручивает живот. Желчь подступает к горлу. И комната начинает кружиться.
Хватаюсь за угол стола. Что-то падает. Комнатное растение: подарок мужа Энджи.
Цвета вокруг превращаются в вихрь – смесь коричневого, серого и зеленого, как в стиральной машине. Только я не мокрая.
– Держись, – говорит женский голос.
Я сижу на полу. У меня в груди щелкает мотор, внутренности дрожат. Нервы оголяются.
– Ты меня слышишь? – спрашивает женщина прямо мне на ухо. – Позвать «Скорую»?
– Нет. Просто…
– Паническая атака, – договаривает она за меня.
Я изо всех сил стараюсь выровнять дыхание, не отключиться. Женщина берет меня за руку и сжимает. Ее рука напоминает мне руку Мейсона – теплая, сильная, надежная. Я не отстраняюсь.
– Хочешь, помогу? – спрашивает женщина.
Кажется, я киваю. Может, даже что-то лопочу.
– Меня зовут Молли. Я хочу, чтобы ты сосредоточилась на моем голосе. Мы пройдем через это вместе, хорошо? Помни, панику создают мысли, а не тело. Помни это. Ты не упадешь в обморок. Ты не перестанешь дышать. У тебя все будет хорошо. – Она рассказывает мне о том, как провела послеобеденное время в парке, наблюдая за игрой собак. Это вызвало у нее ностальгию по домашнему питомцу детства, английскому бульдогу по имени Пресли, который любил воровать тапочки и сидеть у всех на ногах.
Мы сидим так, рядом на полу, пока разноцветный вихрь не исчезает и мотор в моей груди не успокаивается.
Я смотрю на наши руки и с удивлением обнаруживаю, что женщина больше не сжимает мою ладонь. Вместо этого я сжимаю ее.
– Лучше? – спрашивает она.
Я смотрю ей в лицо. Оно все в веснушках. Морщины на коже образуют своего рода паутину, очерчивая бледно-голубые глаза. Я смущенно киваю. В горле встает ком. Что-то разбивается в моей груди.
Женщина кладет руку мне на спину; по позвоночнику разливается тепло.
– Рада, что смогла помочь. – Она улыбается, как будто это пустяк – поддержать совершенно незнакомого человека во время психического и физического срыва. Не сложнее, чем ручку одолжить.
– Спасибо, – говорю я, нехотя отпуская ее ладонь. Начинаю вставать.
Женщина помогает мне, обнимая за плечи, твердит, чтобы я не торопилась.
– Жизнь – это не гонка. Двигайся в своем собственном темпе, хорошо?
– Вы меня знаете? – спрашиваю я. Почему она так добра?
– Вряд ли. Я здесь впервые.
Она не спрашивает, как меня зовут или что вызвало у меня панику. Вместо этого женщина хватает метлу, чтобы подмести осколки.
Перед уходом она протягивает мне визитку:
Сейчас
60
Позже, когда все двери приюта оказываются заперты и в здании остаемся только мы с Энджи (а она занята вакцинацией), я возвращаюсь в собачье крыло с контейнером угощений.
Присев на корточки перед клеткой Отваги, я прижимаюсь лицом к решетке. Лай начинается почти мгновенно, он выстреливает как пули – словно во мне еще есть что ранить.