В этот день в своей сумке для бега я поискала расческу, которую хранила в боковом кармане (ДТКМП), вспомнив, как агент Томас сказала, мол, нашла похожую в кабинете Мартина Грея и она может быть моя. Я хотела доказать Томас, что это не так – что ее теории в чем-то ошибочны.
Но карманы моей сумки были пусты.
И я нигде не нашла расческу – ни в своей комнате, ни в ящиках, ни в сумках…
Итак, что это значило? Что это означает?
Кто такой Мартин Грей на самом деле?
И почему он меня выбрал?
Делаю еще шаг, представляю, как лечу кувырком вперед, словно в замедленной съемке, гадаю, почувствовала ли бы я, как мое тело разобьется о камни – как сломаются кости и разорвутся артерии. Или я бы вообще ничего не ощутила?
Луна светит над морем, превращая его в серебряное зеркало. В нем я вижу, как бабушка Джин укоризненно грозит мне пальцем.
Мол, нельзя.
Я моргаю.
Телефон в кармане вибрирует. Смотрю на экран, и по коже пробегает холодок. Напоминание о дне рождения бабушки Джин – словно знак судьбы. Уже двадцать седьмое. Ей сегодня исполнилось бы семьдесят пять.
Также есть сообщение от Джека. Пришло несколько часов назад.
Отвечаю.
Собираюсь убрать телефон в карман, но замечаю на экране прыгающие точки чата.
Это правда. Джек живет у маяка на узкой извилистой улочке, которая всегда наводит меня на мысли о сказках. Еще в средней школе мы украшали ее на Хэллоуин туманом, паутиной и страшной музыкой.
Удивительно, но да. Я представляю, как он стоит на пляже в конце улицы и смотрит через гавань на то же, на что и я.
В следующую секунду телефон начинает вибрировать. Джек вызывает меня по видеосвязи. Принимаю звонок и вижу, как Джек движется сквозь темноту на фоне маяка. Его волосы выглядят слегка взъерошенными, все-таки он только что проснулся.
– Привет, – говорит Джек.
– Привет, – отзываюсь я, не в силах сдержать улыбку.
– Ого, твои волосы…
Провожу рукой по ежику.
– А, точно. Я их обрезала.
– Потрясающе!
– Спасибо. – Я широко улыбаюсь.
– Как пойдем, вдоль воды или по главной дороге?
– Ты точно хочешь это сделать?
– Смеешься? Чем еще я хотел бы заняться в три часа ночи? – Он садится на своей террасе, где мы тусовались как минимум сто раз, делая уроки и поедая пиццу.
– Ты действительно милый.
– И ты тоже. Так ты еще в парке? Не могу разобрать. – Он щурится, как будто пытается увидеть.
– Уже ухожу. – Я отворачиваюсь от обрыва и шагаю домой.
Сейчас
63
На кухне достаю из шкафа шоколадку папы. Девяносто процентов содержания какао, вроде той, что принес мне Мейсон. Откусываю, представляя, что это он вскрыл обертку – что это его следы зубов на плитке, а не папины.
На кухонном столе звонит мобильный телефон мамы. Это агент Томас; ее имя высвечивается на экране. Я принимаю звонок, шоколадный комок прилипает к щеке изнутри.
– Мэри? – спрашивает она, когда я отвечаю.
– Нет. Это Джейн.
– О, Джейн, привет. Приятно слышать твой голос. Как дела?
– Хорошо, наверное.
– Ты все еще ходишь на терапию? Продолжаешь учиться? Вернулась к прежней жизни?
И на какой из этих вопросов она хочет, чтобы я ответила?
– Вроде того. – Нейтральный вариант, относится по крайней мере к одному из вышеперечисленных.
– Рада слышать. Твоя мама рядом? Я должна была ей перезвонить.
– Она в душе, но я скажу ей, что вы звонили.
– Хорошо, отлично.
Я проглатываю горький шоколад.
– Можно вопрос?
– Конечно. Что угодно.