Среди хозяйственных перемен, принесенных стране вторжением и последовавшим в 1798 г. созданием «Батавской республики», важнейшее место занимали включение новых провинций Дренте и Северного Брабанта[398]
в пределы таможенной линии, уравнение городов с деревней в экономико-правовом отношении, упразднение но всем провинциям всяких воспрещений вывоза, пошлин и т. п., затем упразднение дордрехтского складочного пункта (стапельного права). В 1798 г. последовало провозглашение «свободы труда» и отмена принудительного вступления в цехи, в 1799 г. — объявление всех почтовых контор государственными учреждениями[399]. Особенное значение имела отмена привилегий Ост-Индской компании 24 декабря 1795 г. и введение унифицированной монетной системы, которая натолкнулась, правда, на большие трудности и была в 1810 г. заменена французской монетной системой{1216}. Мероприятием большого значения для деревни было упразднение всех помещичьих привилегий. Действовали не всегда последовательно; так, была сохранена и даже подтверждена законами 6 декабря 1805 г. и 23 января 1809 г. монополия на совершение регулярных товарных рейсов между городами[400].Реформы коснулись также и положения евреев. Декрет 2 сентября 1796 г. предоставлял им полностью гражданские права батавцев. Правда, он сопровождался напоминанием властям на местах, чтобы они не урезывали прав евреев{1217}
.[401]В то время как в Нидерландах в целом с 1795 г. шла борьба за единство государства, хотя и не увенчавшаяся полным успехом, почти во всех городах окончательно рухнуло господство купеческого патрициата, поскольку оно не было сильно надломлено уже в период предшествующей борьбы «патриотов». Но политический переворот в городах не явился решающим для хозяйственной жизни страны.
Грубая действительность стояла в резком противоречии с названными мероприятиями, проникнутыми духом «свободы, равенства и братства» и в теории обладавшими в некоторых случаях бесспорными экономическими достоинствами.
Сомнительным было проведение этих мероприятий в государстве, самостоятельном только по видимости, в действительности же целиком зависимом от французской республики и ее хищнической администрации. О самостоятельной экономической политике не могло быть даже и речи, так что перечисленные реформы не имели пока почти никакого значения.
Единственной отраслью хозяйства, дела которой шли хорошо и на которой сказалось благоприятное влияние нововведений, было сельское хозяйство. С одной стороны, сельское хозяйство было не так доступно денежным вымогательствам иностранных властей, как амстердамская биржа или торговля; а с другой стороны, без него нельзя было обойтись во время продолжительных войн, как без источника необходимейших для жизни предметов — хлеба, скота и молочных продуктов, — и потому его надо было щадить.
Торговля с Францией поддерживалась; но торговый баланс, до 1789 г. бывший для нее активным, изменился в пользу Голландии, так как она должна была снабжать Францию в значительных размерах колониальными продуктами, получаемыми из Англии; колониальные товары не были включены в изданное Генеральными штатами 16 сентября 1796 г. запрещение ввоза английских товаров. Значительная часть товаров для Франции, например северных, шла теперь через Голландию. Морской экспорт из Франции в Амстердам, ценность которого составляла в 1791 г. в круглых цифрах 23 млн. ливр., в 1795 г. не превышал 5,5 млн.{1218}
. Торговые сношения велись почти полностью сухим путем через Бельгию.С господствующим положением Амстердама в хозяйственной жизни Нидерландов было покончено. Прежнее положение сохранялось только в области кредита, поскольку это допускали недостаток в деньгах или воздержанность капиталистов. Провинция Голландия являлась теперь лишь частью целого. Экономический центр тяжести передвинулся во внутренние провинции, в которых преобладало сельское хозяйство. С этим, конечно, была связана перемена в экономической политике, свернувшей, насколько она вообще могла проявлять себя, всецело в русло протекционизма сельскому хозяйству и промышленности. На некоторое время Амстердам уступил свое первенство Гамбургу{1219}
;[402] возвратить себе совсем свое прежнее положение ему уже никогда не удалось. Мелкие приморские города, как, например, Хорн и Энкхёйзен, все более и более терявшие свое значение в течение XVIII столетия, пришли в совершенный упадок; только Харлинген держался еще благодаря своей оживленной торговле маслом и сыром{1220}.