История экономического развитие Голландии в XVI-XVIII веках

Конечно, после перехода по Утрехтскому миру Южных Нидерландов к Австрии значение Антверпена упало благодаря расцвету Остенде под мощным покровительством австрийского иравительства. Первоначальные попытки Остенде завязать сношения широкого масштаба с заокеанскими странами разбились о сопротивление Нидерландов и Англии^{1229}, но во второй половине XVIII в. и особенно во' время американской войны за независимость значение Остенде снова сильно выросло^{1230}.[404] И когда в 1795 г. освобождение Шельды, которого так долго боялись, стало свершившимся фактом[405], его последствия оказались не такими потрясающими для задетых им в первую очередь Амстердама и Роттердама, так как оно совпало с полным падением судоходства и торговых сношений Нидерландов, и Антверпен был, таким образом, лишен возможности воспользоваться в полной мере полученной свободой[406]. Кроме того, антверпенские купцы с течением времени совершенно утратили свою прежнюю предприимчивость. Прежде всего еще надо было превратить Антверпен в большой торговый центр. Недоставало также и капитала[407].

Однако нельзя было не признать того факта, что с этих пор Амстердаму и Роттердаму придется считаться с конкуренцией Антверпена и с возможностью значительного усиления ее в ближайшее время. Компенсации за открытие Шельды, которую Голландия ожидала от Франции, она, конечно, не получила^{1231}.

С освобождением Шельды и с оккупацией Нидерландов французами в 1795 г. (и до падения Наполеона) для Голландии начался период беспрерывных страданий, богатый попытками, проектами и планами введения новой хозяйственной политики, но бедный результатами; даже те из этих проектов, которые заслуживают быть отмеченными, были большей частью недоносками.

Часто менявшиеся правительства Батавской республики, конечно, понимали, в каком жалком состоянии она находилась; они строили планы упрощения администрации, налогового обложения, финансов. Торговле и промышленности они мало чем могли помочь, так как те находились в полной зависимости от политических условий. Надежда Батавской республики, что в происходящих столкновениях ей будет гарантирован нейтралитет, не оправдалась ни в какой мере^{1232}. Для Бонапарта Нидерланды были ценным орудием в борьбе с Англией. В 1799 г. еще подумывали о заключении договора о торговле и судоходстве между Францией и Батавской республикой^{1233},[408] но из этого ничего не вышло. Это было, впрочем, вполне понятно при существовавшем соотношении сил между обеими странами. Тесная связь с Францией нисколько не обеспечила Голландии равноправия с ней в торгово-политическом отношении. В то время как, невзирая ни на какие запрещения, рейсы между Англией и Францией в 1800 г. участились[409], голландские купцы были вынуждены безусловно подчиняться этим запрещениям. Франция обеспечивала себя английскими колониальными товарами также через Гамбург, голландские же купцы должны были молча наблюдать, как Англия присваивала себе монополию в этой торговле^{1234}. С другой стороны, никакими запрещениями нельзя было совершенно прекратить экспорт из Голландии в Англию. Осенью 1800 г. туда были отправлены большие партии сыра и масла, так что цены на эти продукты в Голландии сразу подскочили. Это обратило на себя внимание французских властей, и Бонапарт издал строгий приказ с запрещением такого вывоза^{1235}.[410] Приказ соблюдался с тем большей строгостью, что Бонапарт был тогда сильно раздосадован голландцами и особенно Амстердамом, потому что последний отказал ему в столь необходимых ему денежных средствах^{1236}. Амстердам занялся также ввозом английского сукна, допущенным в 1801 г. временно и продленным по ходатайству Амстердама в начале 1802 г., ибо без такого ввоза голландцы оказывались вынужденными одеваться в дорогостоящие местные материалы более низкого качества^{1237}. Это происходило во время Аюневильского мира (9 февраля 1801 г.), когда усилилась надежда на установление всеобщего мира. После Амьенского мира (25 марта 1802 г.) для Нидерландов наступили как будто лучшие дни: купцы надеялись, что их жертвы были принесены не напрасно; все готовились к новым предприятии; положение с кредитом улучшалось; в Амстердаме ожидали впереди начала нового расцвета^{1238}. В 1802 г. в голландские порты снова вошло 4 тыс. судов. Пробудились даже старые противоречия между торговлей и промышленностью; суконная промышленность настаивала на соблюдении запрещений на ввоз иностранных суконных изделий, приморские же города требовали, напротив, расширения свободы торговли. К сожалению, всем связанным с мирными договорами надеждам и планам суждено было вскоре рассеяться. Временно, в некоторых направлениях, торговые сношения еще значительно увеличились, например в 1804 г. между Голландией и Северной Америкой^{1239}; но такая благоприятная конъюнктура оказывалась всегда скоропреходящей.