Во-вторых, общий смысл закона основания сводится в целом к тому, что «всегда и повсюду каждое есть лишь
Указывая на непосредственные источники своей философской системы, франкфуртский мыслитель настойчиво подчеркивает, что лучшими сторонами своего развития он обязан, «наряду с впечатлением от созерцаемого мира, творениям Канта, священным книгам индусов и Платону»[1484]
. Кант и Платон, как «два величайших философа Запада», привлекли внимание Шопенгауэра своими глубокомысленными, загадочными, парадоксальными учениями: первый — учением о вещи в себе, второй — учением об идеях. Между ними хотя и нет полного тождества, но существует определенное «сходство»:[1485] и кантовская вещь в себе, и платоновские идеи существуют независимо от мира и наших форм познания, они совершенно независимы от закона достаточного основания, более того, если возможно представление кантовской вещи в себе, то это представление может состоять лишь в том, что Платон назвал идеями. Таким представлением вещи в себе, идеей в платоновском смысле выступает у Шопенгауэра воля, объективацией которой оказывается явленный нам во всем своем многообразии мир. Эта первичная воля, будучи независимой и свободной от всякой множественности и необходимости, есть первосущность, есть| подчиненный закону основания.
! «заключается в том, что всякий раз, когда Кант несколько ближе затра- ! гивает вещь в себе, она проглядывает через свое покрывало в качестве
' vv
390Подобно Юму, пробудившему великого кёнигсбергца от догматического сна, Шопенгауэра пробудил «изумительный Кант», учение которого, по словам франкфуртского муцреца-мизантропа, «производит в каждом постигнувшем его уме фундаментальное изменение, столь большое, что его можно считать духовным возрождением»[1486]
[1487]. И хотя Шопенгауэр не раз заверял, что он единственный достойный наследник кантовского престола, которому удалось последовательно до конца продумать всю систему своего учителя[1488], это не мешало ему критически отнестись к ней и говорить о ее позитивных и негативных моментах.