История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания

Путь к метафизике воли лежит через теорию познания, исходным пунктом которой служит положение: мир — это мир человека, т. е. мир есть мое представление. Это понимание мира Шопенгауэр назвал кантовским и именно в нем он видел специфику и оригинальность своего учения, о котором писал: «С древнейших времен о человеке говорили как о микрокосмосе. Я перевернул это положение и показал, что мир — макро- антропос, ибо воля и представление исчерпывают сущность мира и человека. Совершенно очевидно, что правильнее учить понимать мир, исходя из человека»[1504]. Мир есть мое представление. Что это значит? Послушаем самого Шопенгауэра: «„Мир — мое представление"; — такова истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может привнести ее в рефлективное, абстрактное сознание; и если он действительно это делает, у него возникает философское мышление. Тогда ему становится ясно и несомненно, что он не знает ни Солнца, ни Земли, а знает только глаз, который видит Солнце, руку, которая осязает} Землю; что окружающий его мир существует только как представление… Нет истины более несомненной, более независимой от всех других и менее нуждающейся в доказательстве, чем та, что всё существующее для по- н знания, следовательно, весь этот мир, — лишь объект по отношению к! субъекту, созерцание созерцающего, одним словом, представление»[1505].

\ Эта цитата примечательна прежде всего тем, что в ней четко обозна- I чена вся философская позиция Шопенгауэра. Хотя он и именует свою ос- ■ новную гносеологическую установку «мир есть мое представление» кан- : товской, это, безусловно, так, но лишь в известной мере, поскольку его! расхождение с великим кёнигсбергцем оказывается очевидным как только задаемся вопросом об источниках наших представлений. Как видно из | приведенной цитаты, для Шопенгауэра, как и для Канта, наш чувственный и мир есть не что иное, как явление или представление, он вполне идеален; или феноменален. Но если для последнего источник наших знаний, в том числе и представлений, находился по ту сторону субъекта, вне его, в част- | ности, в вещи в себе, которая аффицирует наши чувства, то для первого! этот источник внутри нас, внутри самого субъекта, который к тому же сам есть объект среди других объектов, т. е. является частью нашего мира.

Таким образом, для Шопенгауэра мир есть продукт двух факторов: его материал состоит из наших чувственных впечатлений или ощущений, он располагается во времени и пространстве, подчинен закону причинности и формам нашего рассудка, который составляет функцию мозга. А так как наши абстрактные или общие представления происходят из чувственных представлений, которые сами есть результат наших ощущений, то отсюда следует, что вся наша познавательная деятельность есть продукт нашей телесной организации. Рассудок же, следовательно, имеет производное и второстепенное значение и никоим образом не может рассматриваться в качестве изначальной сущности. «Интеллект и представление — отмечает в этой связи Шопенгауэр, — слишком слабый, вторичный, поверхностный феномен, чтобы сущность всего данного могла основываться на нем; хотя мир и представляется в интеллекте, но не исходит из него…»[1506] Поэтому утверждение «мир есть мое представление» означает, что субъект не может порвать связанности и обусловленности своего знания собой, познающим. Следовательно, непосредственно мы знаем только свой глаз, свою руку, свое ухо и т. д., а не сам мир. Итак, мир — этой мой мир, мой в том смысле, что я его вижу таким, каким мне его позволяет видеть моя собственная способность представления.

Но если вся познавательная деятельность есть продукт телесной организации, то логично было бы задаться вопросом: откуда же произошло само тело? Казалось бы, что ответ на этот вопрос очевиден, если встать на позицию здравого смысла, т. е. реалистическую, самую, по-видимому, правдоподобную в данном случае. Но франкфуртский отшельник с порога отвергает ее, считая реалистическое объяснение не только поверхностным, но и не являющимся вообще объяснением. Для него указанный выше вопрос принимает более фундаментальный характер.