История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания

Приобщение Герцена к русской философской и общественной мысли началось со студенческой скамьи. В пору его студенческих лет в Московском университете вокруг Герцена и его самой близкого студенческого друга Н. П. Огарева образовался товарищеский кружок, вошедший в историю русской культуры как знаменитый кружок Герцена и Огарева. В отличие от не менее знаменитого кружка Станкевича, имевшего по преимуществу философское направление, кружок Герцена—Огарева был, по сути, политическим кружком. Как отмечает Плеханов, «философы довольно высокомерно посматривали на „политиков**, подозревая их в отсутствии основательности. Тем не менее, к „философам** столько же, сколько и к „политикам** применимо то замечание Герцена, что тогдашняя учащаяся молодежь, интересуясь вопросами теории, не отворачивалась от вопросов жизни»[1898].

Философское миросозерцание Герцена формировалось типичным для русской философии путем: сначала оно вбирало в себя отдельные элементы из философских конструкций западных мыслителей, опирается на них, S а затем уходит в проблемы, на которых концентрируются все творческие искания.

; Мировоззрение Герцена складывалось под влиянием немецкой фило- н софии, прежде всего рационалистической системы Г. Гегеля. Но это увле- | чение «философским колпаком» Гегеля, закалившее его ум, было недол- гим. В отличие от Белинского, пережившего в период увлечения Гегелем; этап гегелевского «примирения с действительностью», Герцену удалось | избежать этого «примирения». Его мысль, уже изначально ориентирован- ' ная на политику, была критически настроена по отношению к Гегелю. Он j отвергает гегелевский формализм, который увлекалось большинство сла- ; вянофилов и западников, и выражает свое несогласие с выведением действительности из логического движения понятия. Так, в одном из писем к своему студенческому другу Н. П. Огареву Герцен писал: «Я ненавижу абстракции и не могу в них долго дышать… Меня беспрестанно влечет жизнь»[1899]. Уже в цикле статей под общим названием «Дилетантизм в науке» (1842-1843) Герцен проводит мысль о «развитии в жизнь философии», об «одействотворении» философии, ее «перевода» в действительность. Эта мысль характерна не только для его философии, но и для него самого. Его философия была философией человека деятельного по преимуществу.

Критический настрой к Гегелю, не мешал Герцену увидеть стержень, «рациональное зерно» его философии — диалектику, ставшую в дальнейшем методологической основой его самых известных философских трудов «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы». Опора Герцена на диалектику способствовала сближению его философ™ с естествознанием, этим он принципиально расходился со славянофилами, которые ратовали за соединение философии с религией. Идея союза фщюсофии и естествознания и стала краеугольной его «Писем об изучении природы».

Существо гегелевской философии Герцен выразил в широко известной фразе: «Философия Гегеля — алгебра революции, она необыкновенно освобождает человека и не оставляет камня на камне от мира христианского, от мира преданий»[1900]. Философия как алгебра революции, освобождающая идейно человека, позволила Герцену увидеть в исторической действительности процесс диалектического развертывания разума человечества. Разумность истории только и могла быть порукой осуществимости его общественного идеала.

Этим положением о подчиненности истории единым законам разума Герцен противопоставлял себя славянофилам, которые отрицали идею единства исторического развития всех народов.

До духовной, точнее, душевной драмы 1848 года Герцен верит в будущее русского народа, у него преобладает светлый взгляд на будущее России, который поддерживается верой в будущее западноевропейского мира. Эта вера в будущее составляет у него даже что-то вроде категорического императива: «вера в будущее своего народа есть одно из условий одейс- творения будущего»[1901].

Правда, духовная драма Герцена, порожденная революцией 1848 г. вследствие неудачного ее исхода, привела к разочарованию в западной культуре. Крушение веры в Западную Европу привело его «на край нравственной гибели» и к коренному пересмотру им своих взглядов на историю. От «нравственной гибели» его спасла, по собственному признанию, «вера в Россию». Вера в Россию стала нужнее Герцену после того, как у него установился почти безнадежный взгляд на Западную Европу. Основной диагноз нравственной болезни, который он ставит Западу — это мещанство. Мещанство он считал болезнью всего европейского общества, состоящей в оскудении духовных идеалов. Европейскому мещанству, оскорблявшему Герцена, он противопоставил поземельную общину, которая, по его мнению, парализует силу мещанства.