Августинизм предполагает возможность для каждого человека непосредственно видеть всю совокупность божественных замыслов (вечных идей): даже в этом, исполненном трудностей, павшем в бездну греха и несчастливом в страданиях, существовании человеческий разум способен везде и во всем ощущать и предчувствовать силу присутствия высшего Бога. Душа, совершая какой-либо познавательный акт, например восприятия чувственных, материальных вещей, одновременно видит две стороны бытия единичных субстанций: во-первых, телесные очертания воспринимаемой чувственной вещи, и, во-вторых, неизменно проглядывающий через них умопостигаемый образец. Чувства дают человеку только смутный, расплывчатый образ материальной субстанции и поэтому не являются ни надежной опорой, ни тем более первостепенным источником ясного, достоверного знания. Без участия Бога, т. е. божественного «просвещения» (лат. illuminatio — «озарение», «просвещение»), позволяющего нам созерцать «внутренним оком» сверхчувственный образец, вечно сущий в божественном интеллекте, невозможно, считают последователи Августина, достичь адекватного понимания сотворенного бытия. Средневековый аристотелизм, напротив, именно в чувственном восприятии видит исходный пункт и источник всякого знания. Согласно Фоме Аквинскому, интеллект не обеспечивает человека непосредственным знанием умопостигаемых идей. Душа, будучи автономной духовной субстанцией, не существует отдельно от тела, будучи в этом земном своем бытии формой существенной / сущностной определенности единичной субстанции, т. е. разумного смертного существа; в этом отличие человеческой души от других духовных субстанций — ангелов. В качестве формы материального тела душане способна, согласно Фоме, непосредственным образом постигать неизменное, вечное, т. е. божественное бытие. Достичь достоверного знания о каком-либо сущем она в состоянии только при помощи органов чувств, т. е. посредством разумного извлечения умопостигаемого образца из разнящихся данных чувственных восприятий.
Включению аристотелизма в структуру средневекового христианского богословия в XIII в. немало способствовал факт повсеместного изучения аристотелевской логики на многочисленных факультетах «искусств». Вместе с тем для полноценного восприятия физики и метафизики Аристотеля было крайне существенно снять по возможности расхождение между такими важнейшими элементами философии Стагирита, как тезис о вечности мироздания или смертности индивидуальной души, и ведущими принципами христианской догматики. Еще более важным было то обстоятельство, что сочинения Аристотеля вводили не просто альтернативную целостность всевозможных идей, но заключали в себе совершенно особое понимание истины, т. е. новую ценностную установку, противоречащую христианской, и опирающуюся на законы природного разума и естественный опыт единичных людей. Признать норму истины, совершенно отличную от религиозного откровения, церковь, конечно же, не могла; нельзя было также и совершенно отвергнуть чудом доставшееся и не лишенное пользы наследство; единственным выходом из сложившейся ситуации было бы заново выстроить логику рассуждений античного мудреца в соответствии с традиционной системой богословских оценок.