Желание прояснить истоки самобытности России пробуждает его интерес к Византии. В 1875 году он пишет программную работу "Византизм и Славянство". Уже из названия работы видно, что Леонтьев противопоставляет византизм и славянство. С его точки зрения, принадлежность России к славянскому миру не может объяснить специфику ее культуры. Сла-визм есть идея "общей крови (хотя и не совсем чистой) и сходных языков", а не характеристика славянской культуры, ее религиозных, юридических, бытовых, художественных особенностей. Славянские народы (чехи, болгары, словаки, сербы, поляки) не имеют единой религии, характеризуются ярко выраженными культурными различиями. Для существования славян, утверждал Леонтьев, "необходима" мощь России", но "для силы России необходим византизм". Именно "византийские идеи и чувства сплотили в одно тело полудикую Русь". Вместе с византизмом на русскую землю пришло самодержавие, восточное православие, а также нравственный идеал, отрицающий ориентацию на земное счастье, богатство, возможность полного совершенства земной личности. Самодержавная власть, "столь для нас плодотворная и спасительная", окрепла, считал Леонтьев, под влиянием православия, под влиянием византийских идей.
Но сможет ли Россия на неопределенно долгое время сохранить наиболее приемлемую для нее форму государства - самодержавную монархию? Для ответа на этот вопрос Леонтьев разрабатывает свою концепцию развития, согласно которой процесс развития есть движение от "простоты к оригинальности и сложности" при постепенном "укреплении" внутреннего "единства" составных элементов. "Высшая точка развития" есть "высшая степень сложности, объединенная неким внутренним деспотическим единством". Весь процесс развития состоит из трех этапов: первичной простоты; цветущей, высшей сложности; вторичного смесительного упрощения. Последний третий этап есть начало разложения и гибели как природного, так и социального организма.
Этому триединому процессу как закону подчинено все существующее в пространстве и времени. Всеобщность этого закона Леонтьев демонстрирует на материале медицины, астрономии, истории философии, литературы, живописи, архитектуры. Но главное для него - доказать, что этому закону подчинена жизнь государств и культур. Анализ истории государств Древнего Востока, Античного мира, Европы Нового времени укрепил уверенность Леонтьева во всеобщности триединого процесса развития. Высшая точка развития государств совпадала всегда и везде, доказывал Леонтьев, со вторым периодом процесса развития, когда появлялась политическая форма, которая "крепко" держала "общественный материал в своих организующих, деспотических объятиях", ограничивая все стремления к разбеганию, к распадению. Развитие государств всегда шло по пути укрепления власти, что удовлетворяло внутреннюю потребность общественного организма в единстве. Высшей силы государственная власть достигала в эпохи "цветущей сложности" (второй период развития), когда являлись "великие замечательные диктаторы, императоры, короли или по крайней мере гениальные демагоги и тираны". (Термины "демагог" и "тиран" Леонтьев употреблял в древнеэллинском смысле: в переводе с греческого "демагог" - вождь народа, а "тиран" - единоличный правитель).
История древних и новых государств демонстрирует, делает вывод Леонтьев, одну и ту же закономерность: по мере укрепления власти делается меньше равенства и свободы. Это дает основание говорить о безнравственности деспотий, о связанных с ними страданиях и лишениях народа. Леонтьев категорически не соглашался с такими утверждениями. "Никто не знает, пишет он, - при каком правлении люди живут приятнее", меньше страдают. "Страдания сопровождают одинаково и процесс роста и развития, и процесс разложения. Все болит у древа жизни людской...". Что же касается свободы, то многовековой опыт человечества учит: "Человек ненасытен, если ему дать свободу".
Внешнее освобождение человека от сословного, государственного и т.д. подчинения порождает, утверждал Леонтьев, безответственность. Внешняя юридическая свобода не гарантирует, что человек обязательно воспользуется ею для личностного, нравственного совершенствования. Леонтьев был уверен, что социальная наука ведет себя наивно и нечестно, когда ставит такие конечные цели, как "всеобщее царство блага", так как никто не знает, возможно ли оно. Ее задача - подвергать научной, "бесстрастной, безжалостной оценке" социальные процессы, а не лить сентиментальные слезы по поводу страданий и стонов человеческих. За такие взгляды Леонтьев еще при жизни был обвинен в аморализме, а в последующем провозглашен "русским Ницше", так как во многом предвосхитил мысли немецкого философа.