История философии (Учебник)

Согласно учению Леонтьева, сильная деспотическая власть есть высшая точка развития государственности. Почему же нации борются против нее? Леонтьев объяснял это утратой способности нации "вьшосить дисциплину отвлеченной государственной идеи, скрытой в ее недрах", чему способствует развращение людей либерально-демократическими идеями. В работе "Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения" (1872-1884) он разъяснял, что требования всякого равенства: экономического, политического, умственного, полового формирует особый тип людей - самоуверенных и заносчивых граждан, претендующих на неограниченные права и свободы, отвергающих всякую ответственность и долг. "Выработается" "средний человек", с воодушевлением принимающий либеральную идею, согласно которой личное благо индивида, а не благо государства, является главной ценностью, а потому морально жить по капризу и произволу своей натуры, ее ненасытных и неразумных потребностей. Люди разучаются подчиняться власти, и вопросы укрепления государства, сохранения национальной культуры перестают волновать их совесть. "Среднего человека" трудно воодушевить государственной идеей, он утратил способность подчиняться целям, превышающим его эгоистические интересы.

Триединый процесс развития государств имеет определенный временной интервал: 1000-1200 лет. Таков, по мнению Леонтьева, предел долговечности государств и культур. Но при этом он делал оговорку, что культуры часто переживают государства. Например, "эллинская образованность и эллинская религия боролись с христианством еще долго при византийских императорах, тогда как последние черты эллинской государственности стерлись еще до Р. X.".

Считая началом собственно европейской государственности IX-X вв., Леонтьев пришел к выводу, что с конца XVIII века она закономерно вступила в третий, последний период развития - период вторичного смешения: "Везде одни и те же, более или менее демократизированные, конституции. Везде германский рационализм, псевдобританская свобода, французское равенство, итальянская распущенность или испанский фанатизм, обращенный на службу той же распущенности... везде надежды слепые на земное счастье и земное полное равенство!" Леонтьев был уверен, что открытый им закон развития является объективно-научным и его действие неизбежно.

Поэтому тенденция выравнивания различий европейских государств будет нарастать, и они "сольются все в одну всеевропейскую республику федераций", образуют какой-то "среднеевропейский тип общества" на развалинах прежних великих государств. Гибель европейской государственности не означает гибели европейской цивилизации, считал он. Цивилизация - это "система отвлеченных идей (религиозных, государственных, лично-нравственных, философских, художественных), которая вырабатывается всей жизнью нации". И хотя цивилизация есть продукт жизнедеятельности государства, она "как пища... принадлежит всему миру". Европейскую цивилизацию Леонтьев ценил очень высоко, утверждая, что "история еще ничего не представляла подобного".

Возраст государства российского близок к возрасту Европы, и даже если мы немного моложе, радоваться нечему, ибо, писал он: "не все государства проживали полное 1000-летие. Больше прожить трудно, меньше - очень легко". Российская государственность завершает этап "цветущей сложности", а потому самодержавие падет, страна неминуемо вступит на путь губительной демократизации, захлестнувшей Европу. Такова объективная логика развития, утверждал Леонтьев. Исчезнет специфика русской литературы, поэзии, быта, одежды, архитектуры, музыки и т.д., а Русскую Православную Церковь будут вынуждать принять безликое и рационализированное богослужение по образцу Западной Церкви.

Леонтьев страдал, предвидя такое будущее России, и искал способы затормозить ее вступление на путь эгалитаризации и либерализации, что в немалой степени определило его отношение к социализму. Раньше других мыслителей он понял, что гуманистическое учение социалистов на практике переродится в антигуманизм, антисвободу, антиравенство, что социализм станет "орудием строгого принуждения, отчасти даже рабством". "Социализм есть феодализм будущего" - так назвал Леонтьев один из своих сборников. Но социализм для России - меньшее зло по сравнению с демократией западного образца, убеждал Леонтьев русских либералов. Аргументация его была такова: социализм может стать созидательным в том смысле, что "подморозит" развитие России, отодвинет во времени ее вступление в то безумное движение, которое охватило с XVIII в. разрушаемый эгалитаризмом и либерализмом европейский мир. Демократия же принесет России разрушение: упадет мораль, оскудеет патриотизм, сникнет национальный дух, принизятся гражданские чувства, в силу чего перестанут рождаться гении и герои, победит серый, средний человек.