История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 4: философия XX в.

В первом разделе “Бытия и времени” Хайдеггер анализировал бытие-в-мире через его сущностную структуру — “разомкнутость”, которая в свою очередь была поставлена в связь с категорией “забота”. А вот второй раздел “Бытия и времени” Хайдеггер начинает с обескураживающего заявления: проведенный до сих пор экзистенциальный анализ бытия Dasein не может претендовать на исходное значение, ибо пока бытие Dasein в собственном смысле не раскрыто (S. 233). Анализ как бы начинается с начала. На этот раз Хайдеггер намеревается сосредоточиться на проблеме времени.

Проблема времени

Хайдеггер устанавливает: исходная онтологическая основа экзистенциальности Dasein — это временность (Zeitlichkeit). Поэтому добытые до сих пор онтологические структуры надо высветить снова — с раскрытием их временного смысла. Такова намеченная Хайдеггером программа (§45). Однако к ее реализации мыслитель движется окольными путями, что вообще характерно для реализации программных задач “Бытия и времени”. Казалось бы, если “временность образует исходный бытийный смысл Dasein”, то следует приступить к его раскрытию. Однако на пути к этой цели Хайдеггер воздвигает своеобразную “онто-феноменологию” смерти. Именно через аналитику феномена смерти Хайдеггер надеется подобраться к “охвату целостности Dasein” (§ 47). Анализ Хайдеггера противоречив, даже парадоксален.

Парадокс состоит в следующем. Через обращение к смерти предполагается осмыслить da, т. е. “здесь”, “вот”, именно бытийную сторону Dasein. Однако со смертью каждого человека кончается это da, здесь-, вот-присутствие. Так, может быть, смерть другого поможет высветить этот экзистенциал? Нет, отвечает Хайдеггер. Ибо смерть, насколько она “есть”, всегда моя (§ 47). “Умирание показывает, что смерть онтологически конституируется всегда-мне-принадлежностью и экзистенцией” (С. 240). Почему Хайдеггера в его онтологии так интересует проблема смерти и как он связывает ее с проблемой времени?

Трудность философской проблемы смерти Хайдеггер видит в том, что биологические, биографические, этнолого-психологические подходы к смерти уже предполагают какое-либо понятие смерти. Но понятие это остается весьма смутным. Между тем надо учесть, что “экзистенциальная” интерпретация смерти должна предшествовать всякой биологии и онтологии жизни. Хайдеггер и предлагает, в итоге скрупулезных размышлений над темой умирания, следующее “экзистенциальное” толкование смерти: человеческое Dasein перед лицом смерти поставлено перед возможностью — без первичной опоры на “озаботившуюся заботливость” — быть самим собой. Но это возможно через страстную свободу к смерти, которая отрешается от всех людских иллюзий и поэтому предстает как уверенная в себе, как наводящая ужас (§ 53). Так Хайдеггер раскрывает смысл категории “бытие к смерти”. Но и экзистенциальное обращение к проблеме смерти пока не дало разрешения центрального вопроса: ибо “заступание в смерть” не дает гарантии “способности быть”. И Хайдеггер приступает к исследованию других феноменов с точки зрения их “экзистенциальноонтологических оснований — совести (§ 55 — 57, 59), вины (§ 58), решимости (§ 60, 62). “В ходе этого анализа, — пишет Хайдеггер, — стало ясно, что в феномен заботы прочно встроены экзистенциальные феномены смерти, совести и вины. Членение целости, их структурного целого стало еще богаче и тем самым экзистенциальный вопрос о единстве этой целостности еще настоятельнее” (С. 317).

И вот только после этого Хайдеггер переходит, наконец, к теме времени (§65). “Исходное единство структуры заботы лежит во временности”. Если Dasein есть, то тем самым уже поставлен вопрос и о “вот”, “теперь”, т. е. о настоящем и о будущем. “Первичный феномен исходной и собственной временности есть будущее” (С. 329)