История философии: Запад-Россия-Восток. Книга 4: философия XX в.

2) Основной этап — философия экзистенции (кульминационный пункт — “Бытие и ничто”), концепция свободы, построенная на основе феноменологической онтологии.

3) На смену индивидуалистической теории свободы приходит учение о “социально ангажированной морали”, перерастающее в теорию действия, теорию практики (кульминационный пункт — “Критика диалектического разума”).

4) Последняя фаза — особое внимание к философии культуры, к литературному творчеству (кульминация — работы о Флобере).

Говоря о Сартре, нельзя не упомянуть о Симоне де Бовуар.

Симона де Бовуар (род. 1908) — выдающаяся французская писательница, сподвижница Сартра, оставившая о нем воспоминания, известна своими исследованиями “Второй пол” (1949) и “Старость” (1970), где она широко применяет понятия сартровской онтологии, и особенно своими романами (из которых наиболее важный — “Мандарины Парижа”, 1954). В повести “Самая легкая смерть” (1964) Симона де Бовуар жестко и сильно описала смерть собственной матери, прояснив на примере конкретной жизненной пограничной ситуации центральное для экзистенциализма понятие смерти.

Специфические особенности философии Сартра

Литература о Сартре огромна. Утрата экзистенциализмом былой популярности, по существу, не отразилась на неизменно высокой оценке творчества Сартра. Его философские и литературные произведения стали классикой XX в. Их изучают в школах и университетах, им посвящают диссертации, книги, статьи. В специальной литературе широко признано, что философское творчество Сартра неотрывно как от образов его художественных произведений — рассказов, новелл, романов, драм, так и от литературно-критических, эстетических работ.

Для экзистенциалистской философии как таковой весьма характерно внимание к языку. Специфика французского экзистенциализма — в изначально образном, именно художественном, литературном характере философствования. Подчас смысл категорий, которым Сартр, Камю, Марсель придавали общефилософское значение, лучше прояснялся через образы художественных произведений, поступки, мысли, мироощущения их героев, чем через сложные абстрактные выкладки собственно философских сочинений.

Важная особенность этого философско-художественного сплава (впрочем, традиционного для французской культуры — вспомним о Вольтере и Руссо) — стремление авторов с его помощью выразить драматизм переживаний, умонастроений, устремлений, словом, духовного мира собственной личности. Откровенность самоотчета творческой личности, желание и умение говорить с читателями, слушателями, зрителями о самых глубоких и потаенных своих переживаниях (включая и те, о которых принято умалчивать) — специфическое и в чем-то уникальное свойство таких писателей-философов как Ж.-П. Сартр и Симона де Бовуар.

Другая специфическая черта сартровского творчества — прямо устанавливаемая связь философии с социально-историческими событиями и предпосылками. Это связь, которая в немецком экзистенциализме, как правило, пропадала за “шифрами” абстрактного метафизического, онтологического языка. Конечно, и Сартр отдает дань этому языку, неизбежному для философских произведений, когда разбирает онтологические или гносеологические сюжеты. Однако он постоянно перекидывает мостик от таких общих экзистенциалистских понятий как бытие и ничто, пограничная ситуация, существование и т.д., к особенностям конкретной ситуации, переживаемой индивидами именно в данный момент истории. Например, в статье “Республика молчания”, опубликованной в 1944 г., Сартр осмыслил войну и оккупацию как ситуацию, в которой более отчетливо и резко проступили общие черты “человеческого удела”, тесно связанного с сущностью человека и историей человечества. “По большей части жестокие обстоятельства нашей битвы, сняв все румяна и покровы, сделали наконец самой нашей жизнью ту невыносимую, душераздирающую ситуацию, которую называют условиями человеческого существования. Изгнание, плен, особенно смерть, ловко замаскированная от нас в пору благоденствия, стали теперь постоянным предметом наших забот; мы постигли, что это вовсе не случайности, которых можно избежать, ни даже опасности, постоянные, и все же внешние; нет, нам пришлось взглянуть на них как на наш удел, нашу судьбу, глубинные истоки нашей человеческой реальности”¹⁵.

Феноменологические и экзистенциалистские истоки