Одна из причин пашей неурядицы и полной неосведомленности — отсутствие централизации в деле обороны. Нассау-Зиген стоял почти независимо от И. П. Салтыкова. Принц ведал только укомплектование своего флота и дело политики на себя не принимал. Начальники точно забыли о существовании инициативы у противника. Зимнее наблюдение за неприятелем принцу Нассау-Зигену не было поручено. Военный Совет Императрицы рассматривал лишь те вопросы, которые ему передавались. В остальном члены Совета умывали руки, надеясь на личное усмотрение Императрицы и главнокомандующего. Граф И. П. Салтыков сменил Мусин-Пушкина в начале апреля и лишь 25 числа прибыл к армии. «Очень досадно, — писал граф Салтыков, — что он, неприятель, мог нас так оплошно найти; а с другой стороны и немудрено, потому что неприятель все наши щели знает и всему счет верный имеет по непрестанным известиям здешних обывателей, кои, можно сказать, генералы-ю ему преданы». В другом письме граф признал, что шведы «истинно умеют воевать и поворотливы и к тому (у них) всегда все есть». Мы таким образом похваливали шведов, признавали их серьезными врагами, но своих недочетов не исправляли, со своей халатностью не расставались. Третий год тянулась война и третий раз мы начали кампанию вяло, с запозданием и неподготовленными к ией. Уроки прошлого нами впрок никогда, кажется, не шли.
В течение кампании 1790 г. король Густав имел в виду нанести нам главный удар своей шхерной флотилией, поэтому все верфи Швеции и Финляндии заняты были постройкой и починкой гребного флота. В начале апреля Густав III находился уже в Финляндии.
Хорошо вооруженная шведская флотилия короля имела, в своем составе 154 судна, при 1.600 орудиях и 10 тысяч команды. Стокгольмский историк идет дальше и говорит: прибывшие из Швеции шхерные суда присоединились к шхерной эскадре, которая таким образом состояла из 175 боевых судов и имела до 13.000 чел. войска. Король Густав стоял во главе величайшей шведской морской силы, которая когда-либо прежде была собрана. Слизов, которому приходилось принять на себя первый удар этой флотилии, мог собрать только 63 судна, 408 орудий и 2205 бойцов. Следовательно, шведская эскадра, готовившаяся атаковать нас, превосходила силы отряда Слизова в четыре раза. Но Слизов не тот, который пугается численного превосходства и впадает в уныние. Неутомимый и настойчивый, он поставил 4 мая суда в боевую линию и, собрав командиров, объяснил им наличное наше положение. Сам он рассуждал просто, как подобает воину. Отдавать суда неприятелю ни закон, ни совесть не позволяют, а потому надо сражаться.
«Если бы даже мы решили, как трусы, укрыться за пушки крепости, то известно, что в Фридрихсгаме гарнизона только и есть, что больные и старые... Если победим, то за нами слава и награда; а по обязанности должны биться даже и на смерть, чтобы не стыдно было воротиться назад тому, кто останется в живых».
Мнение Слизова единодушно и с увлечением было поддержано всеми. Все честным словом положили: судов шведам не сдавать, флагов не спускать. Командиры постановили оставлять суда последними и зажигать их.
«Поезжайте в гавань, — приказывает Слизов офицеру О. А. Тучкову, — возьмите там остальные 15 канонерских лодок, выведите их за собой»... «Слушаю, отвечает офицер: по знаю, что на тех лодках нет ни людей, ни пушек». «Что принадлежит до людей, берите всех, кого встретите в городе, а о пушках я буду стараться». И люди нашлись, и пушки были отысканы.
Ночь была мрачна. Шел мелкий дождь. Слизов не смыкал глаз. В три часа он, с полным равнодушием ко всякой опасности, на шлюпке осмотрел неприятельскую флотилию и собрал изумительно точные сведения. Едва забрезжил свет, как шведы пришли в движение и сильной греблей спешили к нашей эскадре. Жаркой канонадой обрушились они на русских. Наши суда грозно молчали, подпуская их на картечный выстрел. Слизов на катере, рассылать ему некого было и он всюду поспевает сам. «Начать бой», гласит его сигнал, и шведская линия встречена дружным залпом. Среди неприятеля колебание и всюду почти перестают грести. Завязывается жестокая перестрелка. Гремят и грохочут более 2 тысяч орудий. Канонада слышна на косе Кронштадта. — Три часа не смолкает стрельба, и три часа ведется самый упорный бой. — Метко разят наши выстрелы. Правое крыло шведов подалось назад. «Ура» — раздалось среди русских. Дрогнуло и левое крыло неприятеля...
Но вдруг русские выстрелы стали редеть... Неприятель вновь переходит в наступление. Слизов, отважный Слизов, приказывает отступать... Где причина такого неожиданного оборота боя? Оказывается, что у русских недостало снарядов, они стреляли уже холостыми зарядами и их дымом прикрывали свое вынужденное отступление. Командиры исполнили свое обещание: ни один флаг не был спущен. Восемь командиров попали в плен только потому, что не желали нарушить своего честного слова: они остались последними на своих судах.
Поведение П. Б. Слизова в этом сражении выше всякой похвалы.