История Франции

Одно из них олицетворяли основатели Республики, разрабатывавшие доктрину нового величия, основанного не на «гексагональном патриотизме»[153], а на колониальном империализме. Эту новую, еще большую по своим размерам Францию прославляли географы, экономисты, в особенности Анатоль Леруа-Больё, для которого «народ, который колонизует самую большую территорию, является первым народом на земле». Вскоре эту политику колонизации, проводившуюся Жюлем Ферри, признают делом гуманизма и прогресса такие разные люди, как социалист Жан Жорес, историк-позитивист Эрнест Лависс и архиепископ Алжирский. Разумеется, им противостояли те, кто во главе с Клемансо связывал свой патриотизм с континентальной Францией. Но они тоже поддерживали идею создания колониальной империи, особенно когда Германия противодействовала ее расширению — в Марокко, в Камеруне, — и Клемансо сам написал предисловие к сочинению Огюста Пави «К завоеванию сердец», содержащему призыв присоединить Лаос к Франции. Популярность этого произведения в колониях оказала немалое воздействие на воображение французов, которые понемногу превратились в сторонников создания колониальной империи; произведения писателей Поля д’Ивуа и Жюля Верна подпитывали мысль о благодеяниях, которые несла Франция жителям колоний, а «История Франции» Лависса прославляла всех этих завоевателей, кем бы они ни были: Жозефа Жоффра в Судане, Жозефа Галлиени на Мадагаскаре, Анри Гуро в Дагомее, Юбера Лиоте в Марокко, какими бы ни были их политические позиции.

Подобно вопросу об Эльзасе и Лотарингии, существование колониальной империи питало французский национализм, пусть даже левые и осуждали его крайние проявления (но не сам принцип), а правые во главе с публицистом Эдуардом Дрюмоном опасались, что обладание колониями может подорвать французскую идентичность.

Это второе течение придавало еще большую остроту французскому национализму. Его представители боялись, что существующий режим будет не в состоянии даже восстановить страну, не сможет гарантировать реванш. Они испытывали страх перед тем, что парламентаризм не способен дать достойный ответ на вызов в области демографии — по сравнению с Германией Франция обезлюдела — и экономики, не в состоянии восстановить жизнестойкость страны. Этот подход впервые провозгласил генерал Буланже: «Нечего делать за пределами страны, пока не будет излечена Франция. Наша страна — это больной, ослабевший человек, которому нужно всестороннее лечение. Прежде чем возвращать Эльзас-Лотарингию, нужно вновь обрести Францию. Да, в настоящее время нам прежде всего необходимо правительство, а не сборище обезумевших марионеток» (1888).

Таким образом, патриотизм такого рода оказывался направленным против государственных институтов.

Его отстаивал поэт Поль Дерулед, им руководствовались радикальная партия и даже такой старый коммунар, как Анри Рошфор.

Во главе с Жоржем Буланже сформировалась национальная партия, которая в атмосфере финансовых и других скандалов потребовала «большой чистки». Назначенный военным министром, а затем неоднократно побеждавший на выборах с программой «роспуска, созыва учредительного собрания, пересмотра», «храбрый генерал» Буланже вызывал энтузиазм. Вечером 27 января 1889 г. толпа вынудила его совершить марш к Елисейскому дворцу. Избегая риска, он предпочел дождаться осенних выборов, а затем, охваченный сентиментальным приключением, уехал к своей тяжело больной любовнице к Бельгию. Вскоре она умерла, и Буланже 30 сентября 1891 г. покончил жизнь самоубийством на ее могиле.

Буланжистский эпизод не был долгим, однако именно тогда родилась и начала развиваться идея спасителя, некой национальной партии, объединяющей правых и левых. Позднее ее будет отстаивать Шарль Моррас, олицетворяющий «интегральный национализм», который объединит вокруг себя всех антидрейфусаров и объявит войну демократии, восхваляя возвращение к «наследственной, традиционной, антипарламентской и децентрализованной» монархии. Он превозносил нацию выше всех политических реальностей и выше всех учреждений, которые обеспечивают ее существование. Моррас считал, что реальная власть перешла в руки «четвертого сословия», «заговорщиков, поголовно имеющих заграничное происхождение, — сословия евреев, метеков[154], масонов и протестантов».

С 1905 г. и в еще большей степени с 1911 г. германская угроза сближает эти две ветви национализма. Принимая во внимание патриотизм, воодушевлявший интернационалистов, социалистов и анархистов, которые желали мира, но готовы были поддержать и войну, легко понять, как в 1914 г. по первому же зову трубы образовалось реваншистское по своему характеру правительство «священного единения».

ДЕЛО ДРЕЙФУСА