История Франции

При этом Петэн спешит изменить политический строй. Начиная с 25 мая он говорит Рейно, обличающему слабость и пораженческие настроения командования, что «без армии будет невозможно начать восстановление Франции». Встревоженный Рейно все же думает, что Петэн не решится поддержать Вейгана, которого сильно недолюбливает. Но маршал решается. Старик, казавшийся в первые дни своего правления угасшим, буквально оживает, замечает представитель Черчилля Эдуард Спирс, «словно бы поражение доставило ему радость». Четвертого июня он говорит послу США Уильяму Буллиту, что, если англичане не введут в действие свою авиацию, придется заключить соглашение с немцами. А послу Франко он 5-го числа заявляет: «Лебрен всего лишь прислужник партий… если он захочет прийти к власти, понадобится государственный переворот, но это нелегкая задача». Спустя две недели Бодуэн спрашивает Петэна, что он будет делать, если президент Лебрен откажется остаться во Франции. «Я прикажу его арестовать», — таков был ответ.

Затем Петэн поручает Лавалю осуществить самоликвидацию существующего режима. «Я не хочу видеть этих людей, — говорит он о парламентариях. — …Я отказываюсь обращаться с посланием к Собранию» (спешно собранному в Виши). Он дает карт-бланш Лавалю, поскольку нуждается в нем, чтобы подчинить своей воле Национальное собрание, а Лавалю нужен карт-бланш, чтобы руководить от имени маршала.

В эти дни, предшествующие голосованию, в Виши, по словам социалиста Поля Рамадье, «на поверхность всплывают угрызения совести или, по крайней мере, страх потерять лицо. Петэн представляет собой удобное прикрытие для их (депутатов) трусости: под сенью его престижа они вновь обретают легитимность». Кроме того, здесь господствует вполне обоснованный страх: желающие продолжать сопротивление Гитлеру — Анри де Кериллис, Блюм — знают, что им угрожают банды Дорио.

Лаваль чувствует себя кукловодом, на его стороне Гастон Бержери — еще один противник Народного фронта, — а также Декларация шестидесяти девяти, близких к нему по своим взглядам. Он пользуется авторитетом маршала, чтобы ускорить политический процесс, превозносит идею сотрудничества с Гитлером и давит на Собрание, призывая не тратить время на пустые споры, «когда немцы стоят в Мулене». В итоге Пьер Этьен Фланден берет назад свое предложение о ненужности новой конституции. А реальным противникам изменений, тем 28 депутатам, которые во главе с Венсаном Бади предложили просто приостановить действие существующей конституции до заключения мира, председатель Жанненэ больше не дает слова, как и девяти другим ораторам, записавшимся выступить в прениях. Позднее некоторые поставят ему это в вину. Но де Голль в 1945 г. не станет его упрекать.

И действительно, чему противились эти 28 человек, которым противостояли 80 других членов Собрания? Авторитарному государственному перевороту, который они предчувствовали, и Лавалю — но никак не Петэну, которого приветствовали в своей резолюции. В этом акте неповиновения со стороны республиканцев, который основательно изучил Жан Саньес, «в большей степени проявилось наследие католического республиканца Марка Саннье и его движения «Сийон», чем Жюля Геда или Жана Жореса, Ледрю-Роллена или Гамбетты». Из 569 голосов «за» большинство было подано социалистами, радикалами и особенно центром (коммунисты «выпали» после 20 января 1940 г.[188]).

И вообще, что значили эти 569, и эти 80, и эти 28, в резолюции которых не говорилось ни о перемирии, ни о войне? Оглушенные разгромом, хаосом отступления, кто были они, те французы, что не смирились с поражением? Однако если не считать прозвучавшего из Лондона призыва де Голля продолжать борьбу, то именно эти двадцать восемь заронили семена Сопротивления: 10 июля один из них, Жан Оден, сенатор-радикал от департамента Жиронда, выдвинул идею создания подпольной группы. История должна сохранить это имя.

Лондон. «Я здесь для того, чтобы спасти честь Франции»

Июнь 1940-го, дороги Франции…

Разгром неописуем, французские армии разбиты или окружены, Париж занят немцами. Министры и правительство эвакуированы и рассеяны; они измотаны и утратили последнюю надежду. Население равнодушно смотрит, как в беспорядке движется отступающая армия. И все это сопровождается бешеным воем несущихся к земле немецких «юнкерсов»…

На этих дорогах отступления и бегства, неподалеку от Бордо, Доминик Лека, заведующий делами кабинета Поля Рейно, только что изложил положение дел де Голлю, новому заместителю военного министра. «Де Голль презрительно опустил веки. “Все дело в том, чтобы знать — мы деремся или не деремся”».