История Франции

Что касается других парламентариев, желавших продолжать борьбу в Северной Африке, то часть из них, отправившись туда на корабле «Массилия», оказалась в ловушке — они не знали, что принцип разделения правительственной власти между Алжиром и метрополией более не действует. Их было двадцать семь, в том числе Поль Бастид, Пьер Мендес-Франс, Андре Ле Троке. Прочие, оставшиеся в Виши, солидаризируются с точкой зрения своих лидеров, например руководители соцпартии, которые спрашивают: где Леон Блюм? «Место этого еврея в морге», — бросает Марсель Режи, товарищ Блюма по партии. Ядовитая атмосфера Виши способствует дальнейшему развитию событий: часть этой группы принимает сторону Шарля Спинасса, голосующего за Петэна и считающего, что парламентарии должны «принести себя в жертву». Сам же Леон Блюм голосует против предложения Лаваля о передаче всей полноты власти Петэну, однако, словно пригвожденный к скамье, хранит молчание во время дебатов. Вожди и ораторы Республики, парализованные разгромом, ведут себя подобно тенорам, внезапно потерявшим голос.

Другие — Вейган, Лаваль, Петэн — спешат воспользоваться военным поражением, чтобы похоронить Республику. Именно Вейган подрывает положение Рейно своими постоянными требованиями заключить перемирие. «Да, нужно сражаться до конца — но конец уже наступил», — говорит он, когда проиграно сражение на Сомме. Он решительно возражает против капитуляции на голландский манер, когда королева эмигрировала в Великобританию с целью продолжить борьбу: «Что общего может быть между этой королевой, представляющей свою страну… и председателем Совета министров: за семьдесят лет Республика перевидала около сотни таких?»

Эти презрительные оценки дают хорошее представление о взглядах Вейгана. Они подтверждаются запиской, которую он отправил Петэну после заключения перемирия: «Прежний порядок вещей, т. е. политический режим, основанный на масонских, капиталистических и интернациональных компромиссах, завел нас туда, где мы сейчас находимся. Франция более не желает этого». Республика заклеймена; правда, ловко замалчивается ответственность военного командования. Подобно Петэну, Вейган отказывается покинуть страну, «пусть даже ноги будут связаны оковами». Адмирал Дарлан, в свою очередь, так отзывается о парламентариях, ушедших на «Массилии»: «Они говорят другим: да чтоб вы сдохли! И смываются». Тем не менее впоследствии Вейган будет постоянно выступать против сотрудничества с Германией — пока немцы не арестуют и не депортируют его.

Лаваль, наоборот, стремится разыграть эту карту; прежде всего он хочет установить режим, благоприятный для него самого. Как только 4 июля трагические события в Мерс-эль-Кебире[187] дают ему такую возможность, он обращается к группе парламентариев: «Одно из двух: или вы соглашаетесь с тем, чего мы требуем от вас, и сами равняетесь на германскую и итальянскую конституцию, или же Гитлер нам ее навяжет». Это выступление, в котором выражено его политическое кредо, вызывает обеспокоенность тех, кто во главе с депутатом-радикалом Венсаном Бади пытается не допустить конституционных изменений, которые стремится осуществить, опираясь на Петэна, Лаваль. Он играет на страхе, вызываемом у парламентариев военной диктатурой Вейгана, и постоянно повторяет, что власть останется гражданской и что он не может пересмотреть решений того, кто положит конец войне, когда немцы находятся уже в Мулене, в самом центре Франции. Лаваль знает, что если он покажет себя незаменимым, то избавит Петэна от Вейгана, которого он просто ненавидит и который всегда стоял у него на пути со времен перемирия 1918 г.

Что касается Петэна, то он, призванный Полем Рейно 18 мая, разыгрывал свою партию с совершеннейшим искусством маскировки. Считая войну проигранной, он полагал, что Рейно обратился к нему ради заключения перемирия. Петэн и бровью не повел, когда Рейно сказал ему, что призвал его для укрепления духа нации и ее решимости продолжать борьбу, и столь ловко разыгрывал простака, что клика Вейгана «надеялась, что именно ей суждено подвести его к идее перемирия». Затем Петэн отправляет Вейгана на фронт, а сам шокирует Рейно, угрожая подать в отставку, поскольку считает, что тот слишком медлит и что правительство погрязло в «маневрах и отсрочках». Его авторитет неоспорим, в его руках все больше власти, его имя ничем не запятнано; в 1934 г. он не был замешан в попытке государственного переворота и не выказал никаких признаков симпатии к путчистам. Однако при формировании своего правительства Петэн вытаскивает из рукава откровенных антиреспубликанцев, вроде Шарля Помаре, Адриена Марке и Рафаэля Алибера, или же антисемитов, вроде Ксавье Валла, каждый из которых симпатизировал участникам событий 6 февраля 1934 г.

Семнадцатого июня Петэн обращается к немцам с просьбой сообщить условия «мира» — это его первая оплошность. Затем он заявляет по радио, что «нужно прекратить борьбу», — вторая оплошность, поскольку условия перемирия ему еще неизвестны. Он уточняет: «Нужно иметь в виду возможность прекращения борьбы».