Двадцать третьего июня император Наполеон переправился через Неман у Ковно, поселился в Вильно, столице Литвы, и провозгласил независимость этой страны, куда вскоре к нему приехал посланник царя. Сам император свое вторжение в Россию назвал войной с Польшей. Между тем он не думал ни о возрождении Польши, ни о том, законно ли ее правительство. «Поляк – это клинок!» – обычно говорил он. От услуг поляков и их клинков он не отказывался, однако их восторженные порывы и жалобы принял холодно. По всей Литве уже поднимали полки, которые должны были присоединиться к французской армии.
Генерал Барклай-де-Толли, потомок шотландского рода, издавна осевшего в России, был назначен главнокомандующим русской армией. Он обустроил укрепленный лагерь в Дриссе, на подходе к Двине, и расположился там вместе с царем. Именно на эту основную группу войск нацелил удар Наполеон, полный решимости как можно скорее дать сражение. Едва он вошел в Россию, как его огромная армия, идущая вслед за ним, даже не успев встретить никаких серьезных препятствий, уже стала испытывать изрядные трудности.
Перед захватчиками раскинулись необъятные пространства враждебной, малонаселенной страны, а впереди их ожидала встреча с истинным властелином России, «ужасным царем Морозом», готовым в свою очередь вступить в борьбу. «Избегайте столкновения с императором Наполеоном, – сказал Александру посланец короля Пруссии генерал-адъютант Кнезибек, – заманите неприятеля в глубь страны, остальное довершат усталость и голод». Русский царь последовал этому совету; он покинул Дрисский лагерь и направился в сторону Москвы, чтобы своим присутствием разжечь благоговейные патриотические чувства в древней столице России-матушки. Барклай-де-Толли переместился за реку Касплю. Дороги на Санкт-Петербург и на Москву пока еще охранялись русскими войсками. Наполеон решил идти на Смоленск.
Неплохо было бы знать, во что обходятся подобные затеи, если все начинается с безумного замысла и продолжается невзирая на все возрастающие трудности, – если даже руководит операцией непревзойденный гений, обладающий даром предвидения и богатым опытом. Когда Наполеон достиг Витебска на Двине, он едва мог насчитать сто двадцать пять тысяч вместо прежних трех сотен тысяч солдат. Он ожидал принца Шварценберга с тридцатью тысячами австрийцев и поговаривал о том, что пора вызвать маршала Виктора с тридцатитысячной армией из резерва, расположенного эшелонами от Немана до Рейна. Все гвардейцы, еще оставшиеся на сборных пунктах, были немедленно призваны в действующую армию. Наполеон хотел как можно скорее оправдать ожидания Европы, одержав блестящую и неоспоримую победу, но неприятель все время отступал перед ним!
Старые русские вояки, жаждущие славы, стремившиеся защитить свою родину, едва сдерживая ярость, повиновались разумным приказам главнокомандующего и тем самым избегали сражения. Наконец они взяли верх, и, на время отказавшись от оборонительного плана, Барклай-де-Толли вместе с князем Багратионом выступили вперед, к высотам на правом берегу Днепра и окраинам Смоленска. До того момента они ничего не знали о марше Наполеона на Смоленск и наткнулись сначала на генерала Себастьяни, затем на маршала Нея, и передовые части противников вступили в бой. К 16 августа император подтянул к Смоленску почти все свои войска.
Наполеон надеялся, что, защищая этот древний славный город, русские дадут сражение, но те не собирались покидать высоты. Император приказал идти на приступ, весь день 17 августа шли бои у стен города, предместья уже были в руках французов, но старая крепость выдержала все удары. Вылазки русских прекратились, но ни один пост на башнях и бастионах не был взят. Французы собирались с рассветом возобновить обстрел. «Мне нужен Смоленск», – сказал император. Ночью защитники крепости, которым помогали жители Смоленска, сами подожгли город.
Русские ушли из старого города, а с рассветом Барклай-де-Толли также собирался покинуть высоты и новое предместье. Когда утром 18 августа маршал Даву, не встретив сопротивления, вошел в город, все улицы Смоленска были объяты пламенем. Женщины и дети собрались в огромном соборе, а мужчины почти все бежали, разрушив за собой мост, который соединял берега реки; русская армия тем временем быстро продвигалась к Москве, так что французы не смогли ее преследовать. Им оставалось только тушить пожары; солдаты победоносной армии, как и их император, были мрачны и печальны. С тех пор как остался позади Неман, французские воины, хотя и не встречали никаких препятствий, предчувствовали, что движутся к катастрофе, и втайне проклинали непоколебимое упрямство своего командира. «Москва нас погубит», – твердил принц Евгений. Он не ошибся.
Император проехал на коне по безлюдному пылающему городу; с ним был граф Лобау – генерал Мутон, герой битве при Эсслингене. «Вот прекрасное место для укрепленного лагеря», – сказал граф, любуясь на древние стены Смоленска. Император не ответил: он был полон решимости не останавливаться на берегах Днепра.