История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— Ну и империя приходит в упадок. Поражения следуют одно за другим. За три года весь барак развалится, Франция будет захвачена, империя разгромлена. Наполеон будет вынужден отречься, и союзники сошлют его на остров Эльбу.

— Это рядом с Корсикой?

— Да, Толстяк, и даже рядом с Францией. Ну, очень рядом, как ты это скоро увидишь. Должен тебе сказать, что до сих пор меня восхищало в Наполеоне его везение и его организаторские способности. Но, начиная с острова Эльбы, мне он уже интересен как человек. В этот период проявляется его истинное величие. До этого он трудился только ради своей славы и всё и потерял. Отныне же он творит Легенду.

Остановка — буфет. Мы снова в студии. Мы обговариваем операцию с Вирджинией. Паша подружка шепчется с одной начинающей актрисой, которая соглашается сыграть роль подставной овечки. Милая блондинка с курносым носом производит эффект с брошью. Как охотник, который приближается к жаворонку, пользуясь зеркалом.

Пока она сверкает перед всеми, мы втихую идём пропустить глоточек и посмаковать свиные шкварки.

С полным ртом, жирными губами, дробящими зубами, с шкварками на носу, ножом в руке, в забрызганном прикиде, окунув галстук в стакан красного вина, в шляпе в виде нимба, Толстяк брызжет на меня в упор:

— Слушай, папаша, так можно заснуть на ходу! Ты рожаешь свой остров Эльбу, или что?

Вот тиран! Прямо-таки Наполеон образования!

— Хорошо, сынок! Итак, мы в 1814. Потрёпанный Наполеон высаживается на острове Эльба. Место приятное для глаз, цветущее и, прямо скажем, средиземноморское. Уставший экс-император как будто трезвеет. Он намерен вести спокойную жизнь рантье и писать мемуары под солнышком, попивая кьянти. В конце концов, не была ли его судьба самой замечательной в истории? Но человек действия остаётся человеком действия. И вот понемногу машинное отделение этого великого человека, однажды остановившись, начинает набирать обороты. Рядом с ним старая гвардия из восьмисот верных солдат. Он проводит с ними манёвры, прокладывает дороги, возводит порты, строит корабли. Безмятежный остров Эльба гудит как улей, в котором императорские пчёлы собирают особый мёд!

Наполеон пишет жене, которая укрылась у своего папаши в Вене, чтобы она приехала к нему вместе со своим римским корольком. Но эта жеманная мерзавка даже не отвечает на его письма! Эта недостойная супруга уже успела стать любовницей одного австрийца, генерала Нейперга, этакого мордоворота. Она поменяла своего белого коня на кривого (ибо Нейперг выглядел, как корсар, со своей чёрной повязкой на глазу). Молчанка со стороны жены доводит Наполеона до отчаяния. Однажды утром он вбегает в комнату своей матери, которая не оставляла его одного в ссылке.

«Маман! — говорит он ей. — Мне не терпится вернуться во Францию, в общем, сделать come-back. Я понимаю, что это безумие, и если меня ждёт неудача, всё будет потеряно! Что вы на это скажете?»

И тогда спокойная, мудрая Летиция Буонапарте, та, которая никогда не горячилась и которая всё время повторяла во время императорской эпопеи «Лишь бы всьо било карашо», госпожа Мать, одним словом, ответила просто и с величием, от которого у меня наворачиваются слёзы: «Сын мой, поступайте так, как велит ваша судьба!»

Наполеон так и поступил. Он тайно поднялся на борт корабля, который — о, знамение, — назывался «Переменчивый», и поплыл во Францию в компании своих солдат, пьяных от радости, которых он наградил орденом Почётного Легиона авансом.

Милая Валерия-Гортензия входит в бар и приближается к нашему столику.

— Идите, — говорит она, — моя подружка сейчас положит брошь в своей гримерке.

Мы бросаемся в гримерную нашей милой Валерии. Над её зеркалом я проделываю симпатичную дырку. Брошь оказывается как раз напротив, на столике для грима. Теперь надо пошире распахнуть свои форточки, если я не хочу влететь на двести тысяч франков невозместимых накладных расходов под рёбра.

— Дальше! — требует Берю, в то время как я устремил взгляд в отверстие.

— Не шуми, кретин, ты всё испортишь.

— Мы будем говорить шёпотом, и вообще, плевать я хотел на их побрякушки!

— Перед тем как продолжить, — сдаюсь я, — ты должен знать, что после падения императора роялисты скоро вернулись из своего изгнания во главе с графом Прованским, иначе говоря, с Людовиком Восемнадцатым. Брат Людовика Шестнадцатого успел постареть и располнеть за границей. И вот этот жирный пузатый подагрик делает Реставрацию… Не блеск.

Берю смеётся.

— Если у него был мамон, как ты говоришь, неудивительно, что он пошёл в ресторацию!

— Браво, Толстяк! Ты мне об этом черканёшь на клочке бумаги, я где-нибудь вставлю. Этот Людовик Восемнадцатый и его свита не вызвали восторга. Французы поживились добром аристократов во время революции, и им не хотелось его возвращать. К тому же офицеры наполеоновской армии были заменены роялистами, и это не нравилось солдатам.