История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

— Надо же, мы о них совсем забыли, — ухмыляется Великодушный. — Им явно не везёт с четырнадцатым годом!

— О ком вы говорите? — спрашивает глухой.

— О Филиппе-Августе! — громыхает Берю.

Глухой понижает громкость своей ультразвуковой турбины.

— Всё ещё о нём?

— Если тебе это мешает, приятель, иди, настраивай свою фисгармонию! — возмущается жаждущий знаний. — Вы слышали, папаша недоволен тем, что мы задержались на Филиппе-Августе! У этого мужика менталитет социалистов-радикалов!

Берта кладёт конец ругани, щебеча обожжённым сопрано:

— А в плане… любви ваш Филипп-Август был во французских традициях, надеюсь?

Тут же Берю умолкает и слушает мои откровения.

— Он женился три раза, — сообщаю я им.

— О, всё-таки, — шепчет Берта с некоторым разочарованием.

— И, по словам некоторых историков, он не блистал в этом деле. К примеру, свою вторую жену Ингеборгу Датскую он не смог ублажить в брачную ночь.

— Может быть, от волнения? — предполагает Берю, которому не надо рассказывать про жизнь и её беды.

— Нет, всё было серьезнее: полная авария!

— Вот обидно, такой лихой король, и катил на ободах. И что он сделал? Купил пилюли дюралекс?

— Нет, он запер жену в монастыре.

— О, бедняжка! — сострадает Б. Б. — Ну как так можно?

— Почему бы и нет? — смеётся её товарищ по лежаку. — Ему же надо было что-то делать! Если ты королева — ты королева; не могла же она бегать к какому-нибудь соседу-парикмахеру.

Берта краснеет, и глаза её часто мигают.

Бугай ожесточается. Он защищает своего приятеля Филиппа-Августа, который геройски вернул Франции мюскаде и кальвадос.

— Его надо понять, — продолжает он. — С датчанкой у него, может быть, не возникало желания накрыть прибор. Да я и не думаю, что в своем монастыре она так уж скучала. Не будем забывать: монастыри бывают разные, и у неё там были все удобства, можешь мне верить! Горячая вода, центральное отопление, телик и холодильник. И даже, кто знает, когда ей надоедало исполнять соло на гитаре, может быть, какой-нибудь озорной садовник и залезал в её комнату, так сказать, на чашку чаю.

— О ком речь? — неожиданно тявкает Дюрандаль.

— О Филиппе-Августе! — ревёт Толстяк.

— Невозможно! — возмущается сосед. — Сколько можно о нём говорить?

Берю, чьи изысканные манеры не нуждаются в похвалах, вновь наливает кальвадос.

— Можешь продолжать, — говорит он одобрительно.

— С большим удовольствием, — соглашаюсь я, — потому что мы подходим к прекрасному периоду в истории Франции: Людовику Девятому!

— Что за паломник?^{43}

— Паломник — это как раз то, что ему подходит, Толстяк, потому что он больше известен под именем Сен-Луи!^{44}

— Музыкант? — интересуется сведущая дама Б. Б.

Её вопрос меня озадачивает.

— Я никогда не слышал, чтобы внук Филиппа-Августа был меломаном, любезнейшая. Конечно, его качество блаженного позволяет предположить, что он играет на лютне в раю со своими календарными коллегами, но называть его музыкантом…

— Ну как же! — настаивает она, чувствуя себя ущемлённой (большей частью со стороны Дюрандаля), — мне это не приснилось: я вчера слышала по радио джазовую вещицу, которая называлась «Блюз Сен-Луи»!

— Это разные вещи, дорогая Берта! Сен-Льюис, о котором вы говорите, — это город в Соединённых Штатах…

Берю делает заявление в своем духе, защищая национальное достояние.

— По какому праву штатовцы используют наших святых, чтобы давать названия своим местам? — восстаёт он. — Мы же не даём нашим городам американские имена?

— Мы их даём не городам, а нашим привычкам, что ещё хуже, — уклоняюсь я. — Мы ходим в снэк поесть гамбургер и выпить аперитив on the rocks^{45}. Это называется международным обменом, Толстяк, тут ничего не поделаешь!

На этом мы возвращаемся к нашей теме.

— Он был единственный король, кого канонизировали? — волнуется мой ученик.

— Единственный.

— Этот мужик, наверное, был не из шутников!

— Ошибаешься, Толстяк, ты увидишь, при случае он умел повеселиться. Людовику Девятому было всего одиннадцать лет, когда умер его отец. Его маман, Бланка Кастильская, занималась регентством до его совершеннолетия. Мадам Бланка была положительным человеком…

Новая реплика Колосса:

— Сдохнуть можно! Когда я служил в армии, я тоже знал одну мадам Бланш: она держала вертеп в Монбризоне. Она была такой тихой женщиной, вежливой со всеми, и она заправляла своим заведением с барабанным боем!

— Вы всё ещё говорите про Филиппа-Августа? — терзается глухой, в то время как его пытливая рука позволяет себе самые смелые вылазки в лифчик нашей хозяйки.

— Да нет же, тыква! Мы говорим о старухе Людовика Святого, Бланш Кастаньетской.

Поворачивается ко мне.

— Испанка, конечно?

— Да, Берю, и у этой малышки был крутой нрав. Представь, когда сеньоры поняли, что королю всего одиннадцать лет, они стали выдрючиваться. Но мадам Бланка показала коготки этим господам! Она держала их в ежовых рукавицах. И пока она управляла Францией, она занималась воспитанием Лулу! Она сделала его набожным, сильным, справедливым и осторожным. Когда он получил бразды правления, он уже знал свою работу короля.