История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века

Берта вскрикивает. Это месье Дюрандаль сделал больно её молочной железе своим перстнем.

— Что случилось? — спрашивает Глухопёр.

— Ничего, ничего, — уверяет Б. Б., покраснев как рак в тарелке кардинала.

Но Бугай что-то заподозрил. Огромные брови делают смычку на лбу Огромного. Он смотрит на Дюрандаля, затем на супругу, встряхивает головой и шепчет в мою сторону:

— Ладно, давай дальше, Сан-А!

Я думаю, что, если этот человек со слуховым аппаратом не прекратит свои вольности, скоро мы станем свидетелями незабываемого зрелища.

— Итак, Людовик Девятый был добрым и справедливым королём. Он правил мудро…

— Как в тачке, — замечает Толстяк, — кто-то всегда водит лучше, чем другой, это естественно!

— Я вам уже сказал, что он был справедливым. В одной истории рассказывается, как он вершил суд под дубом!

— Он, наверное, выглядел отпадно! — шутит это воплощение французского остроумия. — Ты можешь представить уголовный суд в Булонском лесу в наше время, с корзинкой для пикника и туристической плиткой «Бютагаз»? Видок ещё тот, не так ли?

Картина соблазнительная, и она веселит меня. Дюрандаль пользуется разрядкой, чтобы продолжить свои грудные изыскания.

— Людовик Святой вершил правосудие не только над своими подданными — он также улаживал споры, которые возникали между иностранными монархами, даже если это и стоило ему собственных владений.

— Достойный человек, — говорит Берта в состоянии полугипноза.

— Ещё бы, — подаёт реплику её Толстяк, — если из него сделали святого, значит, у него что-то было. Церковь, ты же знаешь, Берта! Она осторожная! Прежде чем канонизировать кого-нибудь, прикинь, она должна сначала расспросить консьержку. Ты можешь себе представить, чтобы Ватикан проголосовал за нимб с лучами для святого Людовика, а потом все узнают, что он давал чеки без обеспечения или любил метнуть китайский дротик труженицам постельного белья, представляешь, какой был бы эффект?! Сразу весь церковный календарь оказался бы под сомнением! Ты уже не можешь называть себя Пьером, Полем или Жаком, пока не выяснишь, не был ли твой святой патрон каким-нибудь любителем клубнички или мазуриком!

— А в любви, как я понимаю, у него была макаронная диета?

— Вовсе нет. Людовик Святой в самом деле очень отличался от простых смертных: он любил свою жену!

— И как её звали? — воркует Берта.

— Маргарита Прованская! Увы, Бланка Кастильская, которая была очень даже застёгнутой, держала на контроле их супружескую жизнь. Когда Людовик Девятый хотел исполнить свой долг, он должен был просить разрешения у маман, которая далеко не всегда его давала!

— Я бы не смогла жить с такой свекровью! — возмущается Б. Б.

— Старая сова эта Бланка! — добавляет Толстос. Если ты не можешь улетать со своей законной, когда выпадает червовый терц, остаётся только уйти в монахи! Если бы я был на месте его молодой жены, я бы брал уроки у свекрови, как беседовать с боженькой! Тем более что эта самая Маргарита была из Прованса, на язык она, наверное, была бойкой.

— По моему мнению, — сообщает Берта, — Бланка Кастильская злыдничала из ревности. Она комплексовала, если хотите. Она была вдовой и хотела выглядеть достойно перед лицом Франции, а тайное желание ударяло ей в голову. И что же Людовик Святой, без реакции?

— Вначале, — говорю я, — он встречался с ней тайно и оставлял охрану в коридоре.

— Какой стыд! — восклицает Берюрье. — Заниматься любовью со слугой на атасе, я бы не смог! Представляю, как этому святому приходилось хитрить перед своей гражданкой, когда он с ней расставался по сигналу тревоги.

— К тому же, — замечает Берти, — это вредно для здоровья!

— Поэтому наш великий король в конце концов нашёл выход из этого положения.

Они замирают. Берта даже оставляет без внимания руку Дюрандаля, которая, как ни в чём не бывало, расстёгивает замок-молнию её доспехов.

— И что он сделал? — спрашивает сурово мой друг. — Отправил мамашу в приют или стал республиканцем?

— Нет, он отправился в Крестовый поход и взял с собой Маргариту!

— Старая, наверное, бухтела по-чёрному!

— Ещё бы! Но у Людовика Девятого был хороший предлог: его христианская вера, понимаешь?

— Вообще-то в крестовые походы отправлялись, чтобы положить хризантемы на могилу Христа, не так ли?

— Да, Толстяк. И это было непросто, потому что приходилось топать в Иерусалим несколько месяцев и ещё проливать много крови, перед тем как войти в него.

— Хризантемы, наверное, были слегка увядшими по прибытии?

— Воины тоже. Могила нашего Господа была в руках неверных. Пока святые места занимали арабы, дела ещё ладились, они разрешали экскурсии. Но с тех пор, как там появились турки, всё кончилось. Вот поэтому с 1095 года и начались Крестовые походы.

Берю качает головой:

— Это потому, что с самого начала они не перенесли могилу Христа на Пер-Лашез^{46}, вместо того, чтобы ездить так далеко и заниматься дележом?