История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Это была глупая демонстрация, достойная глупого старого режима. Придворной партии надо было привлечь на свою сторону не офицеров, а солдат их полков. Разумеется, рассказ об этой выходке, с соответствующими случаю преувеличениями, достиг Парижа. Столица снова забурлила. От новой свободы хлеб не стал дешевым, и очень многие парижане голодали. И вот 4 октября народ устроил бурную демонстрацию перед мэрией. Во главе демонстрантов шли рыночные торговки – крупные женщины с сильными руками. Похоже, что вместе с ними были мужчины в женских платьях. Молодая Национальная гвардия вышла им навстречу, но вряд ли можно было надеяться, что она примет какие-то суровые меры. «Вы не станете стрелять в женщин!» – раздался чей-то голос. Потом кто-то, вероятно желая, чтобы демонстранты не устроили бунт в Париже, начал бить в барабан и кричать: «В Версаль!» И вся толпа, во главе с женщинами, кричавшими: «Хлеба!», пошла прочь от мэрии. Лафайет, командир Национальной гвардии, последовал за ними с большинством своих людей. Он не был уверен в своих подчиненных и был очень встревожен всем, что произошло.

Король вел с делегацией Собрания переговоры о признании недавно разработанных «Прав человека», когда в Версаль ворвалась пестрая толпа, пришедшая из Парижа. Сначала ворота королевского замка были закрыты, и, когда к нему подошел Лафайет со своими людьми, показалось, что опасность прошла. Но на рассвете следующего дня охрана ослабила бдительность. Несколько человек из толпы (те, кто сильнее остальных жаждал выпивки) прорвались внутрь резиденции и убили нескольких королевских телохранителей, защищавших покои королевы. Лафайет в конце концов собрал вокруг себя достаточное число надежных людей и остановил мятеж, но настроение толпы (в том числе и национальных гвардейцев) было таким, что безопасности быть не могло, пока король не согласится уехать в Париж со всей своей семьей. Король согласился и отправился туда. В пути его сопровождал Лафайет, но вокруг королевской кареты шла буйная толпа разъяренных женщин, которые вскидывали вверх руки и, ликуя, кричали во все горло: «У нас есть булочник, булочница и мальчишка-подручный! Теперь у нас будет хлеб!» (5 октября).

Короля поселили в старом дворце Тюильри. Депутаты Собрания (вероятно, без сожаления смотревшие на то, как унижают королевский двор) поспешили вернуться в Париж вслед за королем и возобновили свои дебаты в большом здании школы верховой езды, поблизости от дворца. Революция снова была спасена от реакционеров-роялистов, но это спасение дорого ей стоило. Не решение суда в результате проведенного по правилам процесса заставило двор вернуться, это сделала грубая сила черни. Теперь и король, и Собрание находились в Париже, городе тысячи страстей. Они знали, что, если будут сопротивляться капризам пылкого, часто меняющего свое мнение народа, косматые мятежники применят против них физическую силу. В результате с этих пор экстремисты из парижских предместий все больше принимали волю своего узкого круга людей за волю всей Франции, привыкали говорить от имени всего народа и, если им сопротивлялись, оправдывать именем народа любое кровавое дело.

Однако вначале эти зловещие люди не были преобладающей силой. У депутатов Собрания было много доброй воли и патриотизма, и теперь оно наконец принялось за великое дело реорганизации страны. Следующие два года были сравнительно спокойными, и уже достаточно близким к правде казалось утверждение, что революция в общем и целом произошла без большого кровопролития. До сих пор существует большое различие в мнениях о том, насколько хороши были новые учреждения, которые Собрание дало Франции в это время. В целом можно сказать, что ошибки французов были грубыми, но, учитывая полное отсутствие у них политического опыта (который им раньше не позволяли приобрести), ошибки были не больше, чем можно ожидать[153]. Многие постановления, принятые в 1789–1791 гг., до сих пор остаются законами Франции, и, возможно, многие другие постановления того периода не заслуживали гибели.

Тем не менее картина была печальная: огромное здание конституционного законодательства было старательно и трудолюбиво построено, затем объявлено практически вечным, а после этого исчезло в дыму и крови меньше чем через год после того, как из предложений стало действительностью.