История Франции. С древнейших времен до Версальского договора

Этот закон, разумеется, встревожил всех служителей церкви. А вскоре был принят документ, который был для них еще хуже, – Гражданская конституция духовенства, следовать ему были обязаны все священники. Собрание принялось реорганизовывать французскую церковь, как будто получило на это разрешение непосредственно от самого папы. Вместо 135 епископов теперь было только 83 (по одному для каждого департамента). Этих высоких иерархов и сельских кюре должны были избирать те же выборщики, которые выбирали чиновников мирской власти. Количество монастырей было сокращено, принятие монашества сделалось трудным. Не было никаких попыток провести богословские различия между французским и римским католицизмом. Но в целом действие нового закона привело к тому, что «католицизм во Франции стал отличаться от римского католицизма, по меньшей мере в области дисциплины, канонических учреждений и духовной юрисдикции».

Вскоре стал очевиден результат этого неудачного закона. У Собрания было вполне достаточно и даже слишком много мирских проблем, которые оно могло бы решить, не затевая ссору с католической церковью. До этого времени большинство сельских кюре и некоторые наиболее достойные епископы были на стороне нового порядка. Теперь же почти все служители церкви, кроме приспособленцев, живших как миряне, подчинились папе, когда тот запретил им приносить присягу, которую потребовали от них власти (1791). Тем, кто не присягнул, пришлось покинуть свои епархии или приходы: их вытеснили с мест остальные, менее достойные собратья, которые незаконно захватили их должности и церкви на том основании, что были «присягнувшими» или, иначе говоря, «конституционными» священниками. Изгнанники сразу же стали центром опасного раскола во французском обществе, очень почитаемыми людьми для набожных мирян и большой постоянной опасностью для всего дела революции. Но главным было то, что король (очень набожный католик) был оскорблен и разъярен настолько, что его примирение с законодателями было почти невозможным. Гражданская конституция духовенства была самой грубой из грубых ошибок Собрания.

В апреле 1791 г. умер Мирабо, самый здравомыслящий из лидеров революции, который в 1790 г. напрасно пытался сдержать экстремистов и добился неплохого взаимопонимания с королем. Скончался единственный выдающийся человек, который понимал, к чему идет Франция. Людовик XVI был в отчаянии. Он дал согласие на новые законы о церкви лишь потому, что считал, что его принуждают согласиться, а он не может сопротивляться. Его брат, граф д’Артуа, и многие дворяне уже стали эмигрантами, то есть бежали из Франции. Теперь они поднимали на войну правителей Австрии, Пруссии, Испании и Савойи, умоляя их заступиться за собрата-монарха, чьи подданные каждый день дают всем народам Европы уроки неповиновения. Людовик и Мария-Антуанетта тоже были склонны к тому, чтобы позвать на помощь иностранные армии для поддержки шатавшегося трона когда-то высокомерных Бурбонов. Чего стоил бы трон, сохраненный таким унизительным способом? Ни король, ни королева не были в настроении задуматься над ответом на этот вопрос.

И вот 21 июня 1791 г. Людовик XVI и королева бежали из Парижа. Мария-Антуанетта переоделась знатной русской дамой, а ее муж оделся лакеем дамы. Супруги направлялись в Лотарингию, где, как они предполагали, находился со своей армией верный им генерал и откуда они в любом случае легко могли бежать за границу. Но все это бегство было одним длинным рядом грубых ошибок. Сторонники короля настояли на том, чтобы супруги ехали как путешествующие знатные особы – в громоздкой карете и с множеством вещей, среди которых была, например, ванна королевы, и этим замедлили движение беглецов. Если бы король и королева спешили, то, несомненно, смогли бы благополучно скрыться. Но в этих обстоятельствах была поднята тревога, возле города Варенна их арестовали, держали в позорном плену в комнатах над бакалейной лавкой, а потом вернули в Париж, подвергая в пути всевозможным унижениям. Побег не удался, но этой попыткой король раскрыл свои подлинные чувства и опозорил себя перед всем миром, показав, что не солидарен со своим народом и не дружествен к нему. Когда он возвратился, столица встретила его «молчанием, полным укора». Эта тишина была зловещей, как открытая угроза. Собрание временно отстранило его от должности.