Вскоре внутри Собрания образовалось несколько партий с ясно определенными признаками. В нем была респектабельная партия конституционалистов, которые были за новый порядок, но не желали идти дальше. Они могли бы удержать свои позиции, если бы их искренне поддержали законодатели из числа придворных короля. Роялисты были бессильны защитить себя, но были вполне способны мечтать о реванше и разрушать влияние любой партии, стоявшей за ненавистный им компромисс 1791 г. Многие депутаты приехали в Париж без какой-либо определенной программы. Это были добродушные оппортунисты, не желавшие ни во что вмешиваться. Но существовала еще более грозная группа радикалов, и они (из-за одного лишь бездействия и вежливой безучастности своих противников) вскоре стали господствовать в Законодательном собрании. Эти радикалы, грубо говоря, делились на две группы – Жиронди и Гору.
Монтаньяры (то есть горцы) были истинными ультрарадикалами, и вскоре их вожди стали господствовать над Францией. Жирондисты, получившие свое имя от департамента Жиронда, из которого приехали их самые выдающиеся вожди, были хладнокровными, умными и великодушными молодыми адвокатами, начитавшимися Плутарха и Руссо и готовыми считать, что, если что-то было хорошо для Афин, оно обязательно будет хорошо и для Франции. Они искренне стремились заменить умеренной республикой даже ту лишенную своих естественных свойств монархию, которая продолжала существовать. Некоторые члены этой партии, например Верньо, Бриссо и др., были выдающимися ораторами и имели высокие идеалы. Но один человек из тех, кто руководил жирондистами и направлял их, не мог заседать в Законодательном собрании. Речь идет о мадам Ролан, «энергичной честолюбивой женщине, отмеченной печатью гения, имевшей склонность посещать клубы и очень любившей помогать своему пожилому мужу в его делах».
Эти люди были находчивы и остроумны, но не были великими мастерами действия. А в это время уже стало заметно влияние знаменитого Якобинского клуба[158]
.Он возник в Париже в 1780 г. как законное дискуссионное общество, в котором было очень много консерваторов, но в 1791 г. стал центром всех радикальных элементов столицы и имел очень сильное влияние на массы городской черни великой столицы. С трибуны Якобинского клуба можно было публично высказать множество дерзких теорий, которые оказались бы под запретом в Учредительном или Законодательном собрании. При таком безответственном теоретизировании логика становилась суровой и фанатической, и одно предложение легко приводило к другому. Поэтому Якобинский клуб со временем стал центром пропаганды крайних разновидностей учения Руссо, и ораторы клуба, как истинные пропагандисты, в своих речах делали вывод, что, поскольку эти учения
Марат был врачом и ученым, имевшим некоторые научные достижения. В 1789 г. он начал очень злобную агитацию не только против короля, но и против всех умеренных либералов вроде Лафайета. Он провозгласил себя защитником низов общества – «пролетариата», как сказали бы позже. Его газета «Друг народа» стала оракулом и вдохновительницей для всех развращенных и не имеющих твердых устоев душ в Париже. Он был прекрасным мастером грубых обвинений и, видимо, испытывал восторг, когда призывал на помощь самые мрачные человеческие страсти. На любую официальную власть он набрасывался с яростью тигра. Но было бы несправедливо называть его анархистом. Он, кажется, мечтал о рае, где царит порядок, но рай этот должен был наступить лишь после того, как будет безжалостно уничтожено все, что люди до сих пор почитали или считали законным.
Дантон был гораздо менее отвратительным. Он был молодым парижским адвокатом, очень красноречивым и довольно умелым в своей профессии. Сначала он приветствовал революцию 1789 г., но перемены, которые она совершила, были недостаточно радикальными, чтобы понравиться ему. Вскоре стены Якобинского клуба стали часто дрожать от могучего голоса этого рослого и мускулистого человека, чье лицо выражало суровость и дерзкую отвагу, а черные брови нависали над глазами, когда он громил с трибуны «аристократов». Дантон имел огромную власть над теми, кого можно назвать более респектабельной частью парижской черни, так же как Марат был любимцем ее худшей части. Дантон желал установить во Франции республику и был готов применить для этого очень суровые средства, но дальнейшие события показали, что он не был сторонником ни ненужного кровопролития, ни анархии. Он во всех отношениях был самым достойным из якобинских вождей.