У современных историков существуют разные мнения о том, насколько Робеспьер лично нес ответственность за дела, которые сделали его имя отвратительным для каждого честного человека и священным для каждого анархиста. Несомненно, другие члены Комитета общественного спасения, например Бийо-Варенн и Колло д’Эрбуа, пролили не меньше крови, чем Робеспьер. Но в любом случае он часто выражал их идеи, выступая на их собраниях, и прикрывал их самые жуткие предложения изящными фразами об обеспечении «счастья» народа и «свободы». Вероятно, под конец он действительно почти был некоронованным диктатором и был одержим ужасной идеей, что он знает единственный способ обеспечить Франции свободу и процветание и потому любой, кто не одобряет его крайние взгляды, достоин смерти. И эту свою теорию он проводил в жизнь с поистине несгибаемой твердостью.
Робеспьер быстро избавился от возможных соперников. Поспорить с ним за влияние на народ мог бы его помощник Марат, но того уже не было в живых. Марат, «друг народа», был убит в июле 1793 г. героической Шарлоттой Корде, которая заколола его кинжалом ради объявленных вне закона жирондистов. Оставались два предполагаемых противника – Эбер, грубый и любивший непристойности глава Парижской коммуны, сторонник самого последовательного атеизма, и грозный Дантон. Робеспьер ненавидел Эбера за то, что тот позорил революцию своими «праздниками в честь Разума» и искажал натурализм Руссо, превращая его в грубое бесстыдство. Эбер был силен в Парижской коммуне и среди отбросов общества, поэтому Робеспьеру пришлось применить все свое влияние, чтобы отдать его под суд Революционного трибунала. Но 24 марта 1794 г. шумный богохульник Эбер всё же погиб[177]
. Если бы Робеспьер остановился на этом, то, возможно, заслужил бы прощение за некоторые свои поступки.Но диктатор пошел дальше и напал на самого Дантона. Для Трибунала Дантон должен был быть самым неприкосновенным из всех неприкосновенных людей. Дантон сделал больше, чем любой другой человек, для свержения монархии, сентябрьской резни, казни короля, принятия суровых мер, которые позволили отразить удар иностранных армий, для того, чтобы бросить вызов Европе, даже для создания Комитета общественного спасения и самого Революционного трибунала. Но несмотря на все это, Дантон совершал тяжелейшее преступление против «благотворных и хороших» теорий якобинцев: он становился «умеренным».
Вероятно, Дантон смог бы разогнать всех нападающих одним решительным ударом, если бы захотел это сделать, но он – что странно – бездействовал. Он был создан для кратковременных героических дел, а не для длительного непрерывного труда.
Он отказался участвовать в секретных комитетах и на время ушел – правда, не полностью – в личную жизнь. В конце концов он и его друзья стали делать очень ясные намеки на то, что, поскольку кризис, созданный иностранными врагами и отечественными мятежниками, почти закончился, массовые казни больше не нужны. Эти слова могли значить только одно: Робеспьер не сможет немедленно создать свой рай, в который он, разумеется, хотел загнать всех французов силой оружия. Этого хватило, чтобы решить судьбу величайшего из якобинцев.
Когда Дантону сказали, что он в опасности, он отказался разрушить планы своих врагов революционными методами (которые мог бы применить). «Я скорее умру на гильотине, чем пошлю других на гильотину. К тому же моя жизнь не стоит таких усилий и мне надоел этот мир», – презрительно ответил он. Тем не менее, когда его арестовали и привели в Трибунал, обвинители не осмелились дать ему даже те ограниченные возможности для защиты, которые предоставляли другим жертвам. Его заставили замолчать под предлогом «неуважения к правосудию» и приговорили, не выслушав почти ничего из обвинений, которые были таким смешными и мелкими, что смертный приговор, вынесенный Дантону, был ничем не лучше простого убийства. Вместе с Дантоном был приговорен к смерти его друг Камилл Демулен, который первым призвал парижан к оружию перед взятием Бастилии. «Покажи мою голову народу: он не каждый день видит такую», – высокомерно сказал Дантон палачу. Так он ушел из жизни (5 апреля 1794 г.).
Очень точно сказано, что Французская революция, как бог Сатурн в древней мифологии, «пожирала своих детей».