Когда он прибыл к Итальянской армии, его встретили там без особого восторга. Многие из генералов, его подчиненных, служили в армии дольше и были намного старше, чем их новый командующий. На его приказы они отвечали плохо скрытыми усмешками и выполняли их так неохотно, что это граничило со скрытым неповиновением. Удивительно, как мало времени ему понадобилось, чтобы подчинить их всех своему колдовскому обаянию. Ожеро, один из его главных помощников, признавался: «Я его боюсь. Не понимаю, в чем его власть надо мной, но его взгляд сражает меня как удар молнии!» Если говорить коротко, то Бонапарт в 1796 г. взял под свое начало лишенную мужества, плохо дисциплинированную, очень плохо снаряженную и голодную армию, одним рывком перевел ее за Альпы и через несколько недель начал докладывать в Париж про такие победы, о каких ни один генерал не сообщал Людовику XIV. Эта Первая Итальянская кампания, даже если бы Бонапарт не провел никакой другой, уже позволила бы причислить его к великим полководцам нашего мира. Когда после отчаянной атаки на мост возле города Лоди (10 мая 1796 г.) делегация сержантов гренадерских частей ожидала своего генерала в его палатке, чтобы сообщить, что он избран «капралом» их корпорации, эти делегаты только предвосхитили мнение каждого, кто изучает военную историю. «Маленький капрал» создал себе имя, равное именам Александра и Юлия Цезаря.
И все же Бонапарт не был волшебником, который одним ударом своего жезла создал для себя послушную непобедимую армию. Напротив, он не смог бы пойти далеко, если бы революция не предоставила в его распоряжение одну из самых грозных боевых машин в мире. Эта машина уже была почти готова, ей нужен был только умелый инженер, чтобы усовершенствовать и направить ее. Армия, которая отбросила назад пруссаков и австрийцев после Вальми, ответила действием на призыв Дантона к отваге, уже вырвала весь западный берег Рейна у шатавшейся тогда Германской империи и отняла Бельгию у Австрии, была одним из прекраснейших созданий революции. В армии республики особенно горячими были непритворный патриотизм и любовь к недавно обретенной свободе, а также страстное желание умереть за Францию или покорить другие страны и принести благословенные «права человека» менее счастливым народам. В армии, как правило, было мало удобных случаев для кровопролитной борьбы между жирондистами и якобинцами, дантонистами и сторонниками Робеспьера. Армия твердо решила лишь одно: Бурбоны не должны вернуться; поэтому она стала опорой Директории в дни роялистского мятежа. Позже, в 1799 г., она покинула и затем свергла Директорию из-за возникшего у многих чувства, что эта исполнительная власть из пяти человек своей неэффективностью губит Францию и поэтому готовит путь для возвращения ненавистных королей. В том году солдаты искренне верили, что их обожаемый генерал восстановит в какой-то лучшей форме их любимую республику. Они были как воск в ловких руках южанина-корсиканца.
Но Республиканская армия была не только очень антироялистской. Она была великолепной боевой силой. Те, кто в ней служил, – по крайней мере, те из них, чье влияние преобладало, – не были профессиональными наемниками, которые зарабатывают деньги на службе у короля. Это были верные своей стране патриоты, которые сражались за идеал. До этого времени в обычном сражении два длинных ряда старательно построенной в боевой порядок пехоты медленно сближались, пока не оказывались один от другого на расстоянии мушкетного выстрела, а затем каждый строй начинал стрелять по противнику. Перестрелка иногда длилась много часов подряд и кончалась, когда одна из сторон не выдерживала обстрела и отступала, позволяя своим врагам решительно идти вперед. Новые армии Франции отбросили этот порядок. Французские солдаты-добровольцы превосходили своих врагов мужеством; это позволяло французским генералам строить их в стремительные колонны и наносить своим полком, как крепким тараном, удар по врагу. Авангард колонны мог погибнуть, но остальные прорывались сквозь ряды врагов к победе. Кроме того, новые французские армии в общем и целом были свободны от помех в виде традиций и приблизительных добытых опытом правил, которыми так восхищались солдафоны старой школы[183]
. Нам известно, что солдаты французских батальонов часто были одеты в лохмотья, что их шаги были длинными и неуклюжими, в отличие от изящных движений австрийцев; что у французских офицеров иногда даже не было сапог, а французские генералы не имели горделивых и полных достоинства манер. Но это не умаляет величия того факта, что эти французы много раз победили в решающих сражениях механически действовавших австрийцев, и современники отмечали, что их свирепая энергия, готовность нагнать страх на любого врага и патриотизм вполне объясняют их успехи.