В 1809 г. Наполеон развелся с Жозефиной[197]
. Она не родила ему детей, а положение императора было бы прочнее, будь у него сын, наследник его власти. После безуспешных переговоров о браке с русской принцессой дипломаты сосватали ему Марию-Луизу, дочь самого Франца II Габсбурга. Невесту-эрцгерцогиню с надлежащими церемониями отправили в Париж, и 1 апреля 1810 г. император вступил с ней в брак в соборе Нотр-Дам. Шлейф платья новой императрицы неслиКазалось, в 1811 г. Наполеон по-прежнему был на вершине успеха. Правда, французы стали ворчать по поводу его деспотизма, благодарственные гимны в церквях уже начали казаться утомительными и скучными, и было похоже, что континентальная блокада подрывает торговлю Франции, но не заставляет англичан заключить с ней мир. Да и весь французский народ начинал всерьез возмущаться тем, что молодых мужчин безжалостно забирали в армию. Но все же Корсиканец выглядел более могущественным, чем когда-либо. Один из его братьев, Жером, был королем Вестфалии – области на северо-западе Германии. Другой брат, Жозеф, был благодаря французским штыкам королем Испании. Правда, третий брат, Луи, отказался быть марионеткой в Голландии и только что отказался от королевского титула, но это лишь значило, что его брат-император присоединил бывшую Голландскую республику к Франции. В Неаполе Мюрат, зять Наполеона (муж одной из его сестер), самый энергичный и стремительный генерал его кавалерии, царствовал во дворце изгнанных местных Бурбонов. Малые германские государства были объединены в Рейнскую конфедерацию, бессильную и находившуюся под «защитой» императора Франции. Пруссия выглядела раздавленной и послушной. Россия, казалось, по-прежнему была союзницей Франции. Император Австрии теперь был тестем Корсиканца. А границы самой Франции постоянно расширялись: каждый месяц появлялись постановления о присоединении к ней новых территорий. Кроме Голландии, западной части Рейнского края и Бельгии[198]
, новые «департаменты» теперь создавались вдоль северного побережья Германии, включая Бремен и Гамбург, до реки Траве. Часть северо-восточных областей Италии была объединена в новое Королевство Италия; Наполеон сам был его королем, но правил через наместника. На ее юге Мюрат, разумеется, по-прежнему владел своим Неаполитанским королевством. Но Пьемонт, Генуя, почти вся Тоскана и отрезок западного побережья были присоединены к самой империи; ими управляли французские префекты по законам, поступавшим напрямую из Парижа. Папа римский был политическим узником во Франции.Армия по-прежнему выглядела той идеальной военной машиной, которой она была десять лет назад; но, к сожалению, битва при Фридланде лишила Наполеона слишком многих ветеранов, и непрерывные боевые действия в Испании постоянно опустошали армейские резервы и военный бюджет. Несмотря на все церемонии своего парижского двора, Наполеон, находясь в войсках, часто снова выглядел «маленьким капралом». Он по-прежнему мог покорить воображение своих солдат пылкой речью и добиться от них слепой верности тем, что сидел с гренадерами на привалах, пробовал их суп, называл отважных рядовых по имени и лично их награждал, звал солдат своими товарищами и проявлял большой интерес к их благополучию. Короче говоря, каждый солдат считал, что император доверяет ему и лично видит все, что он делает. Для ветеранов, которые следовали за Наполеоном во всех его войнах, верность императору из долга стала религией. Один маршал писал в 1813 г.: «Я не могу найти слов, чтобы рассказать Вашему величеству, как мои солдаты любят Вас. Никогда ни один муж не был так предан своей жене, как они преданы Вам». А вот что чувствовала Старая гвардия императора, окружавшая его во время всех кампаний: в 1815 г., после битвы при Ватерлоо, когда все было кончено, один из офицеров откровенно пожаловался: «Вы видите: нам не выпало счастья умереть на вашей службе».
Таким казалось положение Наполеона и его империи в дни ее расцвета. После таких успехов вполне разумно было бы предположить, что этот император мог бы не только сплотить в одно целое свои обширные владения, но и прибавить к ним новые и даже создать новую Римскую империю – если бы он в час своего величайшего триумфа научился умеренности. Но, к его несчастью, уже в 1811 г. его безжалостные нападения на другие страны вызвали столько гнева у оскорбленных им народов – испанцев, пруссаков и других, что, вероятно, положение императора было не таким прочным, как выглядело.
Однако перед рассказом о том, как «слава и безумие» привели его к полному краху, нужно немного пристальнее взглянуть на менее драматичные, но более долговечные дела Наполеона – государственные реформы, которые он осуществил во Франции.